Otčій domъ : Semeйnaя hronika. Kn. 4-5

106 Къ сожалѣнію, кто-то уже предупредилъ Павла Николаевича. Жена отсутствовала, а когда вернулась домой, то ворвалась въ кабинетъ мужа съ ужасомъ на лицѣ и съ безумно-блуждающимъ взоромъ: — Сейчасъ мнѣ сказали, что тебя — въ Сибирь... на каторгу!.. — Погоди... Сядь и не волнуйся! Ничего страшнаго нѣтъ... — Значитъ, правда? — И не въ Сибирь, и не въ каторгу, и не въ тюрьму... Леночка поняла одно: старается успокоить, но правда... И она, кинувшись на грудь Малявочки, обхватила его шею руками и разразилась неутѣшнымъ рыданіемъ... — Ну, полно, полно, перестань!.. —ворковалъ Павелъ Николаевичъ веселымъ полнымъ мужестна и спокойствія баскомъ. — Ну, ну! Ты все еще птичка Божія“... Посадилъ на диванъ, отпоилъ холодной водой и началъ наскоро зашивать нанесенную кѣмъ-то на базарѣ душевную рану жены своей: — И какой дуракъ такъ напугалъ мою птичку? Во-первыхъ — не въ Сибирь, и не въ каторгу, а просто въ Архангельскъ, губернскій городъ Архангельскъ. И всего на два года. (Павелъ Николаевичъ годъ убавилъ)... Это временная почетная ссылка. Я буду тамъ жить на свободѣ, какъ живутъ всѣ остальные жители... Архангельскъ — большой прекрасный городъ, въ десять разъ лучше, красивѣе и культурнѣе нашего Алатыря! Между прочимъ, — тамъ памятникъ „архангельскому мужику11 Ломоносову... — Тамъ на собакахъ, кажется, ѣздятъ? — тихо спросила Леночка, отирая платкомъ слезы. — И на оленяхъ, и на собакахъ, но никто не возбраняетъ ѣздить и на лошадяхъ. Въ городѣ много из¬