Rodnoe

114 Увидалъ, что кланяется ему Семенъ Морозовъ, узналъ старика, перешелъ лужокъ, сѣлъ на завалинку, закурилъ. — Какъ живешь, Семенъ Иванычъ? Хорошо его помнилъ. Помнилъ, какъ гонялъ Семенъ лошадей на водокачкѣ, какъ стоялъ у котловъподавалъ въ бани горячую воду, и какъ, бывало, нашивалъ его Семенъ на рукахъ, показывалъ лошадей, огромные баки съ водой и цѣпи, подымавшія изъ колодца бадьи. Помнилъ его хоть и не совсѣмъ чернымъ,—спорила ужъ и тогда въ его бородѣ зола съ уголькомъ,а теперь былъ онъ сѣдой до зелени и совсѣмъ другой. Но что-то было еще въ его говорѣ знакомое, давнее. И это знакомое удержало для Николая Данилыча его прежняго, и напомнило многое: какъ прибѣгалъ на водокачку, ѣлъ черный хлѣбъ, макалъ луковкой въ грязную соль въ жестянкѣ, стояли по стойламъ тихія лошади, жевали сѣно, перелетали въ стропилахъ сизые голуби, пахло навозомъ и краской. И сказалъ Николай Данилычъ, крикнулъ на ухо: — А помнишь, Семенъ Иванычъ, какъ, бывало, на водокачкѣ... лошадей гоняли? — Какъ же.., помню еще, Миколай Данилычъ. Помолчали. Поповъ устроился за столикомъ, на травкѣ, пилъ чай съ бѣлымъ хлѣбомъ. Вышла старухасноха, жена Акима, закланялась: — Табуреточку я вамъ вынесу, батюшка... запачкаетесь такъ-то... Не надо было ему табуретки. Напомнила ему старуха тоже давнее, хоть и не такое, какъ съ Семеномъ, а такъ же забытое. Лѣтъ двадцать тому, на другой годъ женитьбы, когда хворала жена послѣ родовъ, пріѣхалъ онъ сюда размыкаться, погулять, и такъ, находу, сошелся съ внучкой Семена, Глашей, совсѣмъ дѣвчонкой. Такъ какъ-то вышло, — столкнулся и пожелалъ. Прожилъ съ недѣлю, пьяный отъ охватившаго угара,