Rodnoe

126 сятся. А тутъ хорошо, тепло. Спятъ тараканы на столѣ, около кружки съ квасомъ. Скоро Миша узналъ „всю правдѵ". Разсказалъ ему все Левонъ. Скажетъ, метлой похлопаетъ и свистнетъ: Ефто правда, ефто правда, Ефто правда все бы-лб!.. Узналъ Миша, что Кошкинъ домъ огромный, „сто покоевъ", и все тамъ, какъ было, когда самъ Кошкинъ померъ. — Ну, нечистая сила водится, конечно. Какъ святки, она та-кую муру зачнетъ... и старикъ Кошкинъ, понимаешь, съ н и м и, и горничная его, которая удавилась... — А это какъ? почему? — Ну, рѣшилась жизни. Давай, говоритъ, удавлюсь. Ну, ступай къ Антипу, онъ всего знаетъ. Антипу все извѣстно. Онъ живетъ съ лошадьми въ конюшнѣ. Тамъ у него фонарь со свѣчкой, въ желѣзныхъ клѣточкахъ, и пахнетъ сѣномъ и лошадьми. А отъ Антипа пахнетъ колесами. Ночью приходитъ къ нему „хозяинъ", мутный, „будто дымокъ", ходитъ у лошадей, слѣдитъ, не украли ли овсеца у нихъ. — Говорятъ намедни... — разсказываетъ Антипъ Мишѣ,— овесъ краду! Я этого не могу. Онъ все знаетъ. Закатаетъ ночью — не отдыхнешь! У Миши даже въ носу щекочетъ, отъ восхищенія: „хозяинъ" какой добрый! — Ау тебя они... есть? Да эти, „черти"... тьфу, тьфу!.. — и Миша крестится. — У меня быть не можетъ, у меня хрестъ мѣдный, вонъ... и вотъ еще, выжгенъ, отъ плышшиницы. Это въ Кошкиномъ домѣ — тамъ ужъ и м ъ самый водъ!