Rodnoe

136 — Это вотъ пріятно, очень лестно... спасибо... говоритъ отецъ, разглядывая картинку, и я вижу, какъ ходитъ его рука. — Въ рамочку подъ стекло надо. Это вотъ пріятно, лестно. Собирался все почитать, да все дѣла... Я вижу слабую улыбку на пожелтѣвшемъ его лицѣ. И другую улыбку вижу — какъ-будто, улыбку тоже, — въ его лицѣ. Радостное во мнѣ играетъ: у насъ — Пушкинъ! — А это приглашеніе на мѣста, отъ комитета, для васъ и родственниковъ, знакомымъ раздадите... — говоритъ архитекторъ и достаетъ толстую пачку карточекъ. — Въ знакъ вниманія. Дѣлаемъ-то задаромъ... — Изъ чести-съ... — перебиваетъ отецъ, дѣлая билетики вѣеромъ, какъ карты, и кладетъ осторожно, уравнивая края, на столъ. — Пріятно, да не придется мнѣ поглядѣть, болѣю. Но... благодарю за честь. Кто и поглядитъ, можетъ... Я помню эти билетики. Они остались лежать въ кабинетикѣ на столѣ. Лежали долго, до осени. Послѣ смерти отца я взялъ ихъ. Никто и не замѣтилъ. Я перечиталъ ихъ всѣ, и вездѣ было одно и то же, — помнится: „Билетъ для входа на торжество освященія и открытія памятника А. С. Пушкину... сего іюня мѣсяца 1880 года". Потомъ я игралъ ими, домики изъ нихъ строилъ. Никто съ нашего двора — кромѣ Василь-Василичана открытіи Памятника не былъ. Въ этотъ день отца перенесли въ спальню. А вечеромъ пришелъ въ новой поддевкѣ Василь-Василичъ и доложилъ, что слава Богу, кончилось все благополучно. — Наро-ду было... невидимо, вся Москва! Очень парадно было... пичатели были... Это слово онъ повторялъ торжественно — пи-ча-