Rodnoe

59 руки. Поставили его съ весны — для гороха, и будетъ стоять такъ до осени — въ огурцахъ. Тихъ и тепелъ былъ май, тепелъ былъ и іюнь, съ тихими дождичками. Старый огородъ, лелѣемый теткой Ариной, все еще былъ въ силѣ, густо зацвѣли шершавые огуречные побѣги, и изстари облюбованный горохъ оперился и пышно завился вокругъ хворостинъ веселой зеленой рощицей. Полюбилъ Данила Степанычъ день за днемъ примъчать, какъ въ огородѣ день ото дня прибываетъ желтаго цвѣту, а на горохѣ виснутъ лопаточки. Полюбилъзахаживать и на пасѣчку, позади огорода. Маленькая была пасѣчка, старенькая, колодная. Всего только пять дупляковъ стояло, накрытыхъ дощечками съ кирпичиками, потрескавшихся и кой-гдѣ стянутыхъ ржавыми обручиками и сбитыхъ жестянками, давніе счастливые ульи. Когда-то, еще при покойномъ дѣдѣ, на лаврухинской усадьбѣ была лучшая пасѣка, въ сорокъ колодъ, и приходили изъ округи за удачливыми роями — благословиться къ почину: удачливъ былъ дѣдъ на пчелу, хорошо зналъ пчелиную повадку. А теперь оставались поскребушки: переводиться стала пчела.. Но эти уцѣлѣвшія пять колодъ для Данилы Степаныча были не пять колодъ, а давній пчельникъ, въ березкахъ и рябинкахъ. Только изъ березъ-то оставалась одна-одинешенька, старая-старая, безъ макушки, да были ещепоспиленныя ветлы да обраставшіе горькимъ грибомъ пеньки рябинъ. А когда-то всю пасѣку освѣщало на закатахъ съ пышныхъ рябинъ грузнымъ краснымъ горохомъ. Какъ-то теплымъ іюньскимъ утромъ, тихо прошелъ Данила Степанычъ на пасѣку. И что же увидѣлъ! Увидѣлъ своего дѣда Софрона. И ростъ такой же, и голова бѣлая-бѣлая, безъ лысинки, н повыгорѣвшій казакинчикъ, въ заплатахъ подъ рукавами. Стоялъ дѣдъ въ росистой травѣ по колѣно, надъ дуплякомъ, оскребалъ