Rodnoe

‘60 верха въ буромъ гудливомъ роѣ, какъ дѣдъ Софронъ, бывало, поутру. Конечно, это не дѣдъ Софронъ былъ, а такъ похожій на дѣда двоюродный братъ по матери, глухой Захарычъ, который жилъ у Арины: пришелъ изъ Манькова, изъ пустого двора, помирать на-людяхъ. Зналъ Данила Степанычъ, что живетъ Захарычъ у Ариши, какъ въ богадѣльнѣ, что внучка его, одна живая душа изъ семьи, выдана была въ Шалово и теперь едва держатъ ее въ мужниной семьѣ, а мужъ, слесарь, пропалъ безъ вѣсти, когда была на Москвѣ смута. Когда жилъ въ Москвѣ Данила Степанычъ, за всякими дѣлами и своей семьей все перезабылъ, какъ и гдѣ кто живетъ изъ родныхъ и свойства. Точно и не было никого. А какъ сталъ жить здѣсь — сталъ вспоминать. Оставалось еще родни. Вотъ двоюродный братъ Захарычъ, вотъ еще какая-то Софьюшка есть, внучка Захарыча, и ему тоже вродѣ какъ внучка, какіе-то еще племянники внучатные, дѣти троюродной сестры, которая теперь монахиней гдѣ-то или уже померла, — гармонисты, играютъ на посадѣ въ трактирахъ. А въ Шаловѣкрестникъ, теперь сильно разбогатѣвшій, Василій Левоінычъ Здобновъ. На свободѣ, за самоваромъ, разобрали они съ Ариной всю родню. Она всѣхъ знала, до грудныхъ младенцевъ, ѣздила, какъ праздновали престолъ, то въ Шалово, то въ Маньково, то въ Черные Пруды, — не теряла родни. Знала много всякихъ семейныхъ случаевъ, кто и когда горѣлъ, кто чѣмъ померъ, кто кого бралъ и откуда, кто выдѣлялся. Многіе далеко разошлись. Былъ теперь внучатый племянникъ въ Сибири, на пароходахъ, была троюродная внучка выдана замужъ за парня изъ Горбачова, а теперь очень хорошо живетъ, — приказчикомъ онъ на хорошемъ мѣстѣ, только ѣхать туда надо двѣ недѣли, Хива называется. „Распложается народъ, другъ отъ дружки горохомъ катится", — вспоминалось Данилѣ Степанычу слово Семена Морозова.