Rodnoe

69 — Возможная вещь, что... И опять слушалъ, завернувъ голову къ глубинѣ лѣса. — Ничего-то ты не знаешь... Возможная; вещь! Не жилъ въ деревнѣ, вотъ и не знаешь. — Никакъ нѣтъ, Данила Степанычъ, не знаю. Я сызмальства все въ Москвѣ. У насъ папаша блинками въ Охотномъ торговали, а мы въ услуженіе пошли. Я вотъ при баняхъ мальчикомъ стоялъ, въ дворянскихъ... простынки накидывалъ, потомъ въ молодцахъ... Очень хорошо въ лакеяхъ въ богатомъ домѣ, но только хорошая одежа требуется... — То-то ты и грыба не знаешь... Говоришь, сыроѣжка это... — показалъ Данила Степанычъ на грибъ въ корзиночкѣ. — Какая же это сыроѣжка! Свинуха это! А это вотъ... лисичка, желтенькая-то... а это валуй. А это... Ну, что это? Вотъ и не знаешь!.. — Не могу знать... — Ко-зленокъ! И было ему радостно учить ротастаго, бѣлобрысаго Степана, — съ придурью онъ! — всему своему деревенскому, прошлому, которое помнилъ еще, и радъ былъ, что помнилъ. Самъ себя провѣрялъ, помнитъ ли. Присматривался къ кустамъ: все помнилъ. Узналъ и показалъ Степану волчьи ягоды, на лужку призналъ отцвѣтавшую уже любку, липкую смолянку. Молодыми радующими глазами смотрѣло на него все, словно потерялъ, было, онъ все это, а теперь нежданно нашелъ опять. Все приводило за собой изъ прошлаго многое, — не назовешь, что, а только порадуешься, прикоснешься душевно, какъ было въ первую зорю, когда игралъ подъ окномъ Хандра-Міандра. И грибы-то набралъ никудышные, могъ бы купить бѣльевую корзину настоящихъ бѣлыхъ, а показывалъ палкой каждый грибъ и наказывалъ класть въ корзинку. Услыхалъ дятла, остановился, — гдѣ сидитъ-долбитъ?