Rodnoe

71 Успеньева дня, какъ дожди, высыпаютъ по пнямъ опята. И захотѣлось ему на жарѣ горькаго чего-нибудь, горьковатыхъ опятъ, соленыхъ, какъ, бывало, засаливали ихъ кадочками и зарывали въ ледъ до поста. Крѣпко хрустятъ на зубахъ. И сказалъ Степану: —■ Не забыть бы сказать Аринушкѣ, наказала бы она... есть ужъ, можетъ... осиновичковъ да березовичковъ понабрать... посолить бы... Тоже похрустываютъ. А до опятъ далеко еще... X. Не скучно было Данилѣ Степанычу, безъ своихъ: навѣщали. Прислалъ Николай Данилычъ гостить къ дѣдушкѣ сиротъ: Мишу и Санечку. Свѣтловолосые были они, бѣленькіе, какъ изъ воска, хрупкіе, — болѣзными называла ихъ Арина, — въ покойную мать. Тихіе были, особенно Санечка. Пріѣхала она въ коричневомъ платьицѣ, въ черномъ фартучкѣ, — показаться, что поступила въ гимназію, — показалась и переодѣлась въ синенькое, какъ наказывала тетя Ольга Ивановна. До обѣда сидѣла въ садикѣ на скамеечкѣ, завернувъ ножку за ножку, и вязала кружевца изъ миніардиза. Такъ наказывала ей Ольга Ивановна. А Миша не отходилъ отъ Данилы Степаныча, помогалъ выгонять изъ сада цыплятъ и разсказывалъ про училище. За обѣдомъ Данила Степанычъ радовался на внучковъ, какъ они хорошо сидятъ. Оттого и смирные такіе, что сиротки. Вспоминалъ пропавшаго на войнѣ сына, скорбѣлъ и успокаивался, что положилъ на внучковъ по пять тысячъ, а Николя и Ольга Ивановна воспитаютъ и не обидятъ. Гладилъ Санечку по тонкой косичкѣ въ голубомъ бантикѣ и жалѣлъ, — худенькая какая! И Мишу жалѣлъ: тонкій какой да блѣдный.