Večernій zvonъ : povѣsti o lюbvi

35 — Что случилось? — Вѣроятно, изъ-за твоего кобеля придется искать комнату. Откровенно говоря, если-бы я зналъ, что этотъ спасенный кобель будетъ моимъ сожителемъ, я не одобрилъ-бы твоего подвига. Федя обидѣлся: — Почему всѣ возненавидѣли эту собаку? Каждый старается дать ей пинка! — Вѣроятно, всѣ завидуютъ тебѣ, а такъ какъ эта собака была виновницей... твоего подвига, то... Но тутъ взвился занавѣсъ и мы забыли другъ о другѣ... Мы впились глазами въ Периколлу. 'Скажу откровенно, что въ этомъ преображеніи наша Гирляндайо была обворожительна, очаровательна, изящна какъ фарфоровая статуэтка, женственна и порывиста, наивна, кокетлива и чертовски хороша! Не особенно сильный, но чистый голосокъ такъ ярко блестѣлъ на фонѣ хорового аккомпанимента, а ножки... наивныя, въ чистой простотѣ невѣдающія грѣховной стыдливости... Я пожиралъ Периколлу жадными глазами и завидовалъ Пекилло, котораго она любитъ! Неужели это — она, мадемуазель Гирляндайо, которая написала мнѣ: „Милый, дорогой и жестокій!" и многозначительно подчеркнула, что она умѣетъ быть благодарной? „Счастье было такъ возможно и такъ близко", а я, дуракъ, прошелъ мимо! А теперь завидую Пекилло... Весь плѣшивый первый рядъ партера, подобно артиллерійскимъ наводчикамъ, цѣлится биноклями исключительно въ нашу Гирляндайо, и громъ рукоплесканій заливаетъ театръ, когда опускается занавѣсъ. Вызовамъ нѣтъ конца. Периколла тащитъ за руку своего Пекилло и появляется передъ занавѣсомъ... Мы съ Федей у оркестроваго барьера, вмѣстѣ съ очарованными плѣшивцами. Такъ близко, близко. О, счастье! — она насъ узнала и, улыбнувшись, кивнула головкой трижды...