Večernій zvonъ : povѣsti o lюbvi

50 Кто — глупый мальчишка? Я или Федя? — осталось непонятнымъ... Навожденіе кончилось. Наша живая копія мадонны Гирляндайо на этотъ разъ показалась мнѣ и глупой и смѣшной. Послѣ ея исчезновенія, я долго стоялъ передъ мертвой копіей, на которую тайно молился Федя, внимательно вглядывался и думалъ: — Ничего похожаго! Если-бы она еще никогда не говорила, никогда не смѣялась, никогда не кокетничала, не улыбалась, а всегда оставалась-бы молчаливой, съ опущенными стыдливо глазами, съ сомкнутымъ ртомъ и съ склоненной набокъ головкой, — можно было-бы говорить о нѣкоторомъ отдаленномъ сходствѣ, да и то съ большой подмогой собственной фантазіи... У этой, мертвой копіи, не можетъ быть такого голоса, такого смѣха, такой улыбки, глаза не могутъ такъ вскидываться и хлопать рѣсницами, какъ это выходитъ у живой копіи... Это — раскрывающая и закрывающая, глаза кукла! — Ерунда! Однажды, вернувшись домой, я нашелъ Федину кровать безъ одѣяла, простыни и подушки. Одинъ матрацъ. На столѣ — пусто. На вѣшалкѣ — тоже. На полу порванныя бумаги и слѣды грязныхъ ногъ. Тревогой и грустью пахнуло въ душу... На своемъ столѣ, подъ портретомъ Периколлы, я нашелъ письмо. Порвалъ конвертъ и прочиталъ: „Не сердись на меня, что я такъ долго не могъ найти комнаты, чтобы освободить тебя отъ сожительства съ собакой. Только вчера удалось мнѣ это. Шлю тебѣ привѣтъ и пожеланіе всего добраго. Надѣюсь, что такъ будетъ удобнѣе намъ обоимъ и что ничто не помѣшаетъ намъ сохранить нашу старую дружбу и товарищескія отношенія. Съ хозяйкой я расплатился. Твои