Večernій zvonъ : povѣsti o lюbvi

94 — А ну, какъ насъ съ тобой накроютъ тутъ... охотники, либо рыбаки? Подумаютъ нехорошее. Тебѣ ничего: сѣлъ на пароходъ да уѣхалъ, а мнѣ-то каково будетъ ? — Да кто тутъ увидитъ? Водяной, что-ли? Уговорилъ. Разожгли огромный костеръ. Полянка стала обсушиваться. — Подъ въ шалашъ и не гляди сюда! Я повиновался: заползъ въ шалашъ и притихъ... Я изо всѣхъ силъ старался не смотрѣть въ ту сторону, гдѣ взметывался къ небесамъ вихревой костеръ. Я тихо напѣвалъ: „Мой костеръ въ туманѣ свѣтитъ, искры гаснутъ на лету“, но глаза не хотѣли мнѣ повиноваться, а шалашъ былъ старый и дырявый. Такъ, на одно мгновеніе проползешь взоромъ по камышевой покрышкѣ и въ ореолѣ свѣта обрисуется ожившая Галатея... въ мокрой рубашенкѣ... А потомъ... чуть не ослѣпъ отъ той красоты, которая впервые раскрылась предъ моими глазами въ образѣ живой, а не нарисованной нагой женщины... На картинахъ и въ изваяніяхъ я видѣлъ нагую женщину, но это созерцаніе мертвой красоты, хотя и приковывало меня, иногда надолго, но всегда оставалось безгрѣшнымъ. Теперь та же красота въ живомъ образѣ точно обожгла меня физически... Я почувствовалъ, какъ горятъ мои щеки, какъ запульсировала кровь въ вискахъ и стало тяжелымъ и горячимъ мое дыханіе. Стало страшно и стыдно... И я больше не поднималъ глазъ съ земли... Боюсь, что современникъ не пойметъ этого переживанія, потому что нагота женскаго тѣла теперь перестала быть той тайной, какою она была въ описываемое мной время... Тогда культурная женщина строго охраняла эту тайну и даже ногу свою не показывала выше щиколодки! Тогда женщина сгорѣла-бы отъ стыда, если-бы ее узрѣлъ мужчина въ современномъ купаль-