Večernій zvonъ : povѣsti o lюbvi

97 номъ туманѣ. Этого тумана не разсѣивалъ ни вѣтеръ, ни солнышко, ни темная ночь... И кажется мнѣ, что я счастливъ, то есть любимъ... Такая она ласковая, привѣтливая, веселая. Только для видимости слегка противится поцѣлуямъ и осторожно отталкиваетъ, когда прижмешься. Не могу добиться одного: — Ну, поцѣлуй меня! — Была охота да прошла... И какъ только тебѣ не надоѣстъ? Слегка оттолкнетъ, а въ глазахъ тоже туманъ, и щеки вспыхиваютъ румянцемъ, и грудь порывисто дышетъ пошевеливая толчками рубаху... — Ты меня не любишь? — Да отстань ты отъ меня! Зачѣмъ тебѣ моя любовь? — Значитъ, — люблю... — За что-же это ты полюбилъ меня? — За красоту... Покраснѣетъ до ушей, оправитъ волосы, подсовывая ихъ подъ платочекъ, и лукаво улыбнется: — Васъ только послушай! Коли любишь, засылай сватовъ къ батюшкѣ... Да тебѣ отецъ съ матерью согласья своего не дадутъ, чтобы меня взять... — Да я и спрашиваться не буду... Вмѣстѣ плавали зажигать и тушить огни на баканахъ, и вечеромъ, послѣ ужина, долго болтали въ землянкѣ за самоварчикомъ. Она вытаскивала изъ-за божницы растрепанную книжку „Соломонъ" и мы гадали, бросая на вѣщій кругъ зернышко изъ воска отъ Пасхальной свѣчи. Однажды ей вышло: „Вѣрь, человѣче, о комъ думаешь, любитъ тебя. Не пропусти счастія, кое дается намъ единожды въ жизни!". Я присталъ: — Скажи, о комъ задумала? — Какое тебѣ дѣло? Е. Чириковъ. 7