Vъѣzdъ vъ Parižъ

50 тый лѣсною глушью, и благовѣстъ дальней церкви — приводятъ ко мнѣ родное. Смотритъ оно въ меня и плачетъ. Я нѣжно касаюсь его пугливой думой, и это чудесное посѣщенье рождаетъ во мнѣ надежды. Я понимаю родныя слезы, я слышу шепотъ побитой правды, живую душу. Покорный зову, я разскажу этотъ шепотъ сердцемъ. И онъ не уйдетъ со мною. КРЕСТНЫЙ ХОДЪ Въ лѣсной тишинѣ залива, куда океанъ приходитъ въ положенные сроки, думаю я о прошломъ. И вотъ бытіе, живое, душа надъ тлѣньемъ. Не безумное мертвое качанье, плесканье безсчетнымъ счетомъ, свинцовая даль, пустая, — а Духъ ведущій — святое въ человѣкѣ. Иже вездѣ сый и вся исполняяй..." Въ звонѣ ли сосенъ чудится мнѣ эта святая Пѣсня, или это душа моя?.. Подъ благовѣстъ чужой церкви слышу я наши звоны, наши святыя Пѣсни. „Царю Небесный... Утѣшителю, Душе Истины..."! Тысячи голосовъ поютъ, но единое сердце бьется. Тысячи голосовъ, подъ небомъ. Небо родное, блѣдною синевой разлито, пухлыя облачка на немъ. Свѣжесть первыхъ осеннихъ дней, тѣни прохладны, густы, но мягкое солнце грѣетъ. Астры въ садахъ подолгу стоятъ въ росѣ. Подсолнухи переросли заборы, головы ихъ поникли. Рябины обвисли грузно, березы засквозили, и тихими вечерами слышно, какъ курлыкаютъ журавли — на полдень. Закрою глаза — и вижу. Сталкиваясь, цѣпляясь, позванивая мягко, плывутъ и блещутъ тяжелыя хоругви, святыя знамена Церкви. Золото, серебро литое, темный, какъ вишни, бархатъ грузнымъ шитьемъ окованъ. Идетъ не идетъ,—зыбится океанъ народа. Подъ золотыми крестами святого лѣса знаменъ церковныхъ—грозды цвѣтовъ осеннихъ: георгины, астры,—