Vъѣzdъ vъ Parižъ

58 ницѣ времена и сроки, — и Ярое Око Его сожжетъ закрывшую Его тьму. Вѣрю. МОСКВА ВЪ ПОЗОРѢ Когда солнце потонетъ въ океанѣ, когда послѣдняя его искра гаснетъ, — вдругъ, въ помутнѣвшей дали, дымное пробѣжитъ блистанье, мигнетъ въ облакахъ заката. Живое за ними бьется. Кресты ли небесныхъ колоколенъ, сверканье звоновъ?.. Смотришь — померкли дали, колышется океанъ бездумный, синѣетъ ночью. Всѣ, кто живалъ у океана, знаютъ это прощанье солнца — чудесную игру свѣта. Мнѣ ее грустно видѣть. Вспоминаются дымные закаты, блески, — дымное золото и звоны. Блескомъ играли звоны, въ душу запали съ дѣтства и стали свѣтомъ. Были когда - то звоны, слышала ихъ душа живая. Святой Китежъ... Не захотѣлъ позора, укрылся бездной. Соборы его и звоны нетлѣнно живутъ донынѣ, въ глубокомъ Свѣтлоярѣ. Сокрылся Китежъ до радостнаго Утра, чистый, Никуда не ушла Москва, покорно лежитъ и тлѣетъ. Не было Свѣтлояра-чуда, — почему же въ пожарахъ не сгорѣла, отдалась, какъ раба, издѣвкѣ?!.. Помню Москву въ расплохѣ, — дымъ и огни разрывовъ надъ куполами Храма, блески орловъ кремлевскихъ изъ черной ночи, вспышки крестовъ и вышекъ. Звали кресты огнями. Тихіе соборы полошились. Помню свое Замоскворѣчье — темень осенней ночи, безлюдье улицъ, глушь тупиковъ и переулковъ. Прятались за углами тѣни. Человѣческаго лица не видно — только тѣни. Такъ и по всей Россіи. Помню осеннюю тьму расплоха, смутные говорки, шептанье, — лузга и вѣтеръ. — Матросъ проходилъ. Черезъ насъ ужъ перекатило, теперь подъ ними!..