Zapiski Russkago naučnago instituta vъ Bѣlgradѣ

162

держан!е дома, и быль очень добръ съ мальчикомъ. Трудно понять, почему Булгаринъ не нашелъ на своей палитрЪ никакихъ свЪтлыхъ красокъ для украшен!я этого образа, почему и самаго князя онъ наименовалъь Чвановымъ. Изъ разсказа это совс$мъ не вытекаетъ. Далфе описывается Плезиринъ, небогатый молодой дворянинъ, который забфгалъ въ домъ по нЪсколько разъ въ день, но всегда въ отсутсти князя. Другимъ повфреннымъ тетушки былъ аббатъ Претату (Ргё! & 101), челов5къ л6тъ 45, прятной наружности и весьма веселаго нрава. Онъ также бывалъ всяк день, но никогда не встрЪчался съ Плезиринымъ. „Тетушка во всемъ соблюдала большой порядокъ, и всякому дЪлу, всякому посфщеню назначено было свое время“. Мужчины очень любили молодую вдову итальянца Баритоно, какой оказалась, послЪ долгихъ жизненныхъ мытарствъ, тетушка, бывшая, въ дЬйствительности, русской крестьянской дфвушкой, но „женщины поглядывали на нее съ улыбкою или изъ:подлобья, и, глядя на нее, всегда почти перешептывались между собою. Но тетушка моя была такъ добра, что ни за что не гнЪвалась“. И со слугами она обращалась ласково, и вс$ми была любима.

ВанЪ отвели комнату, нашли ему учителей, придумали ему фамилю и даже устроили дворянство. Его отцомъ оказался чиновникъ изъ дворянъ Ивановъ, а матерью — какая то рано умершая дворянка. Такимъ образомъ, все оказалось въ порядкЪ: почему Иванъ при этомъ вышелъ не Ивановымъ, а Выжигинымъ, на этомъ авторъ останавливается мало: „Какъ у отца твоего не осталось родственниковъ, то тебЪ все равно, какъ называться, Ивановымъ или Выжигинымъ. Я молчалъ и слушалъ“. ПослЪ этого началось обучен!е Вани разнымъ наукамъ: музык$ и пЪню, нЪмецкому и французскому языкамъ. „Черезъ годъ я уже говорилъ по-французски почти такъ же хорошо и, по крайней мБрЪ, такъ же смЪло, какъ друге наши. знакомые“. Потомъ было р$шено отдать мальчика въ панс!онъ. Зд$сь опять передъ нами яркая характеристика такой школы, не очень далекая отъ панстона, въ которомъ учился „Подростокъ“ Достоевскаго. Очевидно, частная школа тридцатыхъ и конца двадцатыхъ годовъ, панс1онъ Драшусова или Лебрилл!ана, гдЪ „обучались дЪъти лучшихъ Русскихъ фамилШ“, не очень отличались одинъ отъ другого: картина, нарисованная Булгаринымъ, достойна того, чтобы попасть въ исторшо русской педагогики. Н$ть сомн5н!я въ томъ, что она списана съ дЪйствительности. Особенно любопытна сцена экзаменовъ въ этой школЪ, близкая и къ тому, что описываетъ Татьяна Пасекъ въ своихъ мемуарахъ. Я приведу изъ этого мЪста романа нЪсколько строкъ: думаю, что оно заслуживаеть нашего вниманя. „Наступило время