Zarя russkoй ženšinы : эtюdы

174 ются съ нашего роду-племени". Братъ, убѣдившись, что сестра оклеветана, не сталъ ее казнить, а выпроводилъ ее изъ родительскаго дома въ изгнаніе, обычное для сказочныхъ жертвъ клеветы и любострастія. Но, не смѣя признаться отцу въ своевольномъ помилованіи, „убилъ дворовую собаку, вынулъ сердце, нацѣпилъ на острый ножъ и повезъ отцу. „Такъ и такъ, говоритъ, по твоему родительскому приказанію, казнилъ сестрицу". „А ну ее! собакѣ собачья смерть!" отвѣчалъ отецъ" (Ср. ниже сказаніе о Вирсавіи, матери царя Соломона). То обстоятельство, что покусителемъ на кровосмѣшеніе здѣсь является не отецъ, не братъ, но дядя, оставшійся въ домѣ, за отъѣздомъ хозяина, „въ отца мѣсто", свидѣтельствуетъ какъ будто объ отходѣ эндогагическаго преданія уже въ болѣе далекія степени родства. Братъ здѣсь просто другъ и сочувственникъ сестры, а не любовникъ. Но преступленіемъ, за которое, по клеветѣ, отецъ считаетъ ее достойной смертной казни, оказывается знакомство дѣвушки съ чужими дворами, т. е. сосѣднимъ родомъ, гостеванье, въ которомъ она будто бы иной разъ и заночевываетъ. Родъ представляетъ собою еще желѣзное ревнивое кольцо; выходъ родинки за его предѣлы — срамъ роду, посмѣхъ добрымъ людямъ, за это ножевая расплата. Нравы въ родѣ блюдутся самосудомъ, по произволу главы. Ни государство, ни церковь, столь явственныя въ предыдущей сказкѣ, въ этой еще н і чѣмъ не напоминаютъ о своемъ существованіи. Яркую картину семейнаго самосуда надъ дѣвушкою, провинившеюся шашнями съ чужеродцемъ, даютъ старинки объ Алешѣ Поповичѣ и братьяхъ Збродовичахъ. Братья эти знакомы и кіевскому, и новгородскому былинному кругу, но тамъ они — второстепенныя, мелькомъ проходящія ,фигуры какого то пришлаго, чужеземнаго, быть можетъ, польскаго типа. Совсѣмъ другими являются Збродовичи въ указанныхъ старинкахъ (Кир. II. Стр. 64 — 69). Не смотря на чисто былинный стиль и