BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

382

Въ переп$вахь Пушкинымъ и его друзьями античной поэз1и, которая вошла въ русскую отчасти черезъ подражаве французамъ, отчасти черезь переводъ Анакреонтическаго сборника (въ 1794 г. Н. А. Львовымъ), древне-греческй поэтъ выявляется, какъ пророкъ чувственныхь наслажден!й, проповфдующий даже за гробомъ Эпикурову науку —

Вижу: горлица на лирЪ, Въ розахъ кубокъ и в$нецъ... Други, здЪсь пощетъ въ мирЪ Сладострастя мудрецъ.

Гробъ Анакреона увитъ розами. И „на розахъ нЪгъ и сна“ дремлетъ прелестная Лила. Въ картинкахъ-пастораляхъ, срисованныхъ съ эротическихъ этюдовъ Парни, юный поэтъ живописуетъь прохладную пещеру, гдЪ покоится пастушка и ея счастливый любовникъ —

ЗдЪсь розы наклонились Надъ вами въ темный кровъ, И вБтры притаились,

ГдЪ царствуетъ любовь.

Но розЪ суждено увянуть. Въ тему чувственной любви вплетается ей родственная тема угасанйя и смерти —

О Лила! вянутъ розы Минутныя любви,

Познай же грусть и слезы И нынЪ терны рви...

Впрочемъ печалью не слБдуетъ отравлять младую душу —

ГдЪ наша роза, Друзья мои?

Увяла роза,

Дитя зари!...

Не говори:

„Такъ вянетъ младость“! Не говори:

„Вотъ жизни радость“! Цвтку скажи: „Прости, жалЪю“!

И на лилею

Намъ укажи.

Въ гальской легкости все очароване этого ранняго и уже столь совершеннаго стихотвореня. Но вскорЪ эта лег-