Bogomolьe

10 слѣ присталъ—порядился, а все по разнымъ ходилъ не уживался. Ну, вотъ слушай. Таланъ ему былъ отъ Бога... а о н ъ, темный-то... понимаешь, кто? — свое ему, значитъ, приложилъ: выучился Мартынъ пьянствовать. Ну, его со всѣхъ мѣстовъ и гоняли. Ну, пришелъ къ намъ роботать, я его маленько поудержалъ, поразговорилъ душевно, — ровесники мы съ нимъ были. Разговорились мы съ нимъ, про старца онъ мнѣ и помянулъ. Велѣлъ я ему къ старцу тому побывать. А онъ и думать забылъ, сколько годовъ прошло. Ну, побывалъ онъ, анъ — старецъ-то тотъ и померъ ужъ, годовъ десять ужъ. Онъ и разстроился, Мартынъ-то, что не побывалъ-то, наказу его-то не послушалъ... совѣстью и разстроился. И съ того дѣла, къ другому старцу и не пошелъ, а, прямо тебѣ сказать, въ ка-бакъ пошелъ! И пришелъ онъ къ намъ назадъ въ одной рваной рубашкѣ, стыдъ глядѣть... босой, топорикъ только при немъ. Онъ безъ того топорика не могъ быть. Топорикъ тотъ отъ старца благословенъ... вонъ онъ, самый, виситъ-то у меня, память это отъ него мнѣ, отказанъ. Ужъ какъ онъ его не пропилъ, какъ его не отняли у него, — не скажу. При дѣдушкѣ твоемъ было. Хотѣлъ Иванъ Иванычъ его не принимать, а прабабушка твоя Устинья вышла съ лѣстовкой... молилась она все, правильная былв по вѣрѣ... и говоритъ: — „Возьми, Ваня, грѣшника, пріюти... его Господь къ намъ послалъ". Ну, взялъ. А она Мартына лѣстовкой поучила для виду, будто за наказаніе. Онъ три года и въ ротъ не бралъ. Что получитъ — къ ней принесетъ, за образа клала. Много накопилъ. Подошло ему опять пить, она ему денегъ не даетъ. Какъ разживется — все и пропьетъ. Стало его бѣсовать, мы его запирали. А то убить могъ, Топоръ держитъ, не подступись. Боялся, — топоръ у него покрадутъ, таланъ его пропадетъ. Разъ въ три года у него болѣзнь такая нападала. Запремъ его—