Bogomolьe

137 Въ Святыхъ Воротахъ сумракъ и холодокъ, а дальше— слѣпитъ отъ свѣта: за колокольней — солнце, глядитъ въ пролетъ, и виденъ черный огромный колоколъ, будто виситъ на солнцѣ. Отъ благовѣста-гула дрожитъ земля. Я вижу церкви — бѣлыя, голубыя, розовыя, на широкомъ просторѣ, въ звонѣ. И всѣ, кажется мнѣ, звонятъ. Ясно свѣтятъ кресты на небѣ, сквозные, легкіе. Рѣютъ ласточки и стрижи. Сидятъ на булыжной площади богомольцы, жуютъ монастырскій хлѣбъ. Служки въ бѣломъ куда-то несутъ ковриги, придерживая сверху подбородкомъ, — ковригъ по шесть. Хочется ѣсть, кружится голова отъ хлѣбнаго духа теплаго, — гдѣ-то пекарня близко. Отецъ говоритъ, что тепленькаго потомъ прихватимъ, а сейчасъ приложиться надо, пока еще не тѣсно. Важно идутъ широкіе монахи, мотаютъ четками въ рукавахъ, вѣетъ за ними ладаномъ. Я высматриваю-ищу — гдѣ же келейка съ куполкомъ и елки? Отецъ не знаетъ, какая-такая келейка. Спрашиваю про грѣшника. — Какого-такого грѣшника? — Да бревно у него въ глазу. .. Горкинъ мнѣ говорилъ. — Ну, у Горкина и надо дознаваться, онъ по этому дѣлу дока. Направо — большой соборъ, съ синими куполами, съ толстыми золотыми звѣздами. Изъ цвѣтника тянетъ свѣжестью, — бѣлые служки обильно поливаютъ клумбы, — пахнетъ тонко петуньями, резедой. Слышно даже сквозь благовѣсть, какъ остро кричатъ стрижи. Великая колокольня — Троица — надо мной. Смотрю, запрокинувъ голову, — креста не видно! Падаетъ съ неба звонъ, кружится голова отъ гула, дрожитъ земля. Народу больше. Толкаютъ меня мѣшками, чайниками, трутъ армяками щеки. Въ давкѣ нечѣмъ уже дышать. Трогаетъ кто-то за картузикъ и говоритъ знакомо :