Bogomolьe

139 гивая изъ толпы застрявшую сзади мантію. Отецъ проноситъ меня за нимъ. Въ церкви темно и душно. Слышно изъ темноты знакомое, — Горкинъ, бывало, пѣлъ: Изведи изъ темницы ду-шу мо-ю-у ... I Словно изъ-подъ земли поютъ. Плачутъ протяжно дѣти. Мерцаетъ позолота и серебро, проглядываютъ святые лики, пылаютъ пуки свѣчей. По высокимъ столбамъ, которые кажутся мнѣ стѣнами, золотятся-мерцаютъ вѣнчики. Въ узенькія оконца верха падаютъ свѣтлыя полоски, и въ нихъ клубится голубоватый ладанъ. Хочется мнѣ туда, на волю, на желѣзную перекладинку, къ голубку: тамъ голубки летаютъ, сверкаютъ крыльями. Я показываю отцу: — Голубки живутъ... это святые голубки, Святой Духъ? Отецъ вздыхаетъ, подкидываетъ меня, мѣняя руку. Говоритъ все, вздыхая: „ну, попали мы съ тобой въ кашу... дышать нечѣмъ/ На лбу у него капельки. Я гляжу на его хохолъ, весь мокрый, на капельки, какъ онѣ обрываются, а за ними вздуваются другія, сталкиваются другъ съ дружкой, дѣлаются большими и отрываются, падаютъ на плечо. Бѣлое его плечо все мокрое, потемнѣло. Онъ закидываетъ голову назадъ, широко разѣваетъ ротъ, обмахивается платочкомъ. На черной его шеѣ надулись жилы, и на нихъ капельки. Подо мной—головы и платки, куда-то ползутъ, ползутъ, тянутъ съ собой и насъ. Всѣ вздыхаютъ и молятся: „ба-тюшка, Преподобный, угодникъ Божій... родимый помоги!./ Кричитъ подо мной баба, я вижу ея запавшіе, кричащіе на меня глаза: — Ой, пустите... не продохну... дѣвка-то обмерла! .. Ея голова, въ черномъ платкѣ съ желтыми муш¬