Bogomolьe

145 Съ дѣтятками... — чего сказалъ-то. Ему и Домна-то Панферовна все смѣялась, — земляничкой молодку все угощалъ. Бесѣдуютъ они долго. Уходя, Горкинъ цѣлуетъ меня въ маковку и шепчетъ на ухо: — А вѣдь вѣрно ты угадалъ, простилъ грѣхъ-то мой! Онъ такой радостный, какъ на Свѣтлый День. Пахнетъ отъ него банькой, ладаномъ, свѣчками. Говоритъ, что теперь все посмотримъ, и къ батюшкѣ-отцу Варнавѣ благословиться сходимъ, и Ѳаворъ-гору въ Виѳаніи увидимъ, и сапожки Преподобнаго, и гробикъ. Понятно, и грѣшника поглядимъ, бревно-то въ глазу.. . и Страшный Судъ... Я спрашиваю его про келейку. — Картинку тебѣ куплю, вотъ такую... — показываетъ онъ на стѣнку, — и будетъ у тебя келейка. Осчастливилъ тебя папашенька, у Преподобнаго подышалъ съ нами святостью. Отецъ товоритъ — шутитъ словно, и будто грустно: — Горка ты Горка! Помнишь... — дѣловъ-то пуды, а она — туды? Ну вотъ, изъ „пудовъ“-то и выдрался на денекъ. — И хорошо, Господа надо благодарить. А кто чего знаетъ... — говоритъ Горкинъ задумчиво, — всѣ подъ Богомъ. Въ комнатѣ темно. Я не сплю. Перебился сонъ, ворочаюсь съ боку на бокъ. Передъ глазами — Лавра, разноцвѣтные огоньки. Должно быть всѣ уже спятъ, не хлопаютъ двери въ коридорѣ. Подъ окнами переступаютъ по камню лошади, сонно встряхиваютъ глухими бубенцами. Грустными переливами играютъ часы на колокольнѣ. Занавѣски отдернуты, и въ комнату повѣваетъ вѣтеркомъ. Мнѣ видно небо съ мерцающими звѣздами. Смотрю на нихъ, и, можетъ быть, въ пер 10 .