Bogomolьe

51 теперь подвижники. И Брехуновъ говоритъ, что если ужъ по настоящему сказать, то лучше богомольной жизни ничего нѣтъ. Онъ давно при этомъ дѣлѣ находится и видитъ, сколько всякаго богомольнаго народа, — душа, прямо, не нарадуется! Мы пьемъ чай очень долго. Ѳедя давно напился и читаетъ намъ „Житіе", нараспѣвъ, какъ въ церкви. Домна Панферовна сидитъ, разваливши ротъ, еле передыхаетъ, — по самое сердце допилась. Анюта все пристаетъ къ ней, проситъ: „бабушка, пожалуйста, не помри — смотри... у тебя сердце выскочитъ, какъ намедни!“ А съ ней было плохо на масляницѣ, когда она тоже допилась у насъ, и много блинковъ поѣла. Она все потираетъ сердце, говоритъ: — чай это крѣпкій такой. Горкинъ говоритъ: пропотѣешь — облегчитъ, а чай на-рѣдкость. Они съ Антипушкой все стучатъ крышечкой по чайнику, еще кипяточку требуютъ. Пиджакъ и поддевочку они сняли, у Антипушки течетъ съ лысины, рубаха на плечахъ взмокла, и Горкинъ все утирается полотенцемъ, — а пьютъ и пьютъ. Я все спрашиваю, да когда же пойдемъ-то? А Горкинъ только и говоритъ: дай — напьемся. Они сидятъ другъ противъ дружки, молча, держатъ на пальцахъ блюдечки, отдуваютъ парокъ и схлебываютъ живой-то кипятокъ. Антипушка поглядитъ въ бузину и повздыхаетъ: „ихъ, хорошо-о!..“ И Горкинъ, поглядитъ тоже въ бузину и •скажетъ: „начто лучше!" Брехуновъ зоветъ Домну Ланферовну поговорить съ супругой. А они все не опрокидываютъ чашекъ и не кладутъ сахарокъ на донышки. Горкинъ, наконецъ, говоритъ: „шабашъ!., ай, еще постучать, послѣдній?" Антипушка хвалитъ воду,дочего жъ мягкая! Горкинъ опять стучитъ и велитъ Ѳедѣ сводить меня показать трактиръ, какъ хорошо расписано. 4*