Lѣto gospodne : prazdniki

164 везти на Москва-рѣку. Всѣ въ толстыхъ полушубкахъ, прыгаютъ въ валенкахъ, шлепаютъ рукавицами съ мороза, сдираютъ съ усовъ сосульки. И черезъ стекла слышно, какъ хлопаютъ гулко доски, скрипитъ снѣж комъ. Изъ конюшни клубится паръ, — Антипушка ведетъ на цѣпи Бушуя. Василь-Василичъ бѣгаетъ налегкѣ, даже безъ варежекъ, — мороза не боится! Лицо, какъ огонь,—-кровь такая, горячая. Можетъ быть исхитрится завтра, одолѣетъ Ледовика?.. Въ домѣ курятъ „монашками", для духа: сочельникъ, а все поросенкомъ пахнетъ. Въ передней — граненый кувшинъ, крещенскій; пойдутъ за святой водой Прошлогоднюю воду въ колодецъ выльютъ, — чистая, какъ слеза! Лежитъ на салфеткѣ свѣчка, повязанная ленточкой-помѣткой: будетъ горѣть у святой купели, и ее принесутъ домой. Свѣчка эта — крещенская, Горкинъ зоветъ — „отходная”. Я бѣгу въ мастерскую, въ сѣняхъ морозъ. Облизываю палецъ, трогаю скобу у двери — прилипаетъ. Если поцѣловать скобу — съ губъ сдерешь. Въ мастерской печка раскалилась, труба прозрачная, алая-живая, какъ вишенка на солнцѣ. Горкинъ прибирается въ каморкѣ, смотритъ на свѣтъ баночку зеленаго стекла, на которой вылито Богоявленье съ голубкомъ и „свѣтомъ”. Отказала ему ее прабабушка Усгинья, и такой не найти нигдѣ. Онъ разсказывалъ, какъ торговалъ у него ее какой-то баринъ, — ходилъ въ поддевкѣ съ серебрянымъ пояскомъ, а баринъ, — и давалъ двѣсти рублей „за стеклышко”, говорилъ — поставлю въ шкафчикъ, для удовольствія. А сосудикъ старинный это, когда царь-антихристъ старую вѣру гналъ, отъ дѣдовъ прабабушки Устиньи. И не продалъ Горкинъ, сказалъ: „и тыщи, сударь, выкладите, а не могу, сосудецъ святой, отказанный... вѣрному человѣку передамъ, а васъ, ужъ не обижайтесь, не знаю... въ шкапчикъ, можетъ, поставите, будете угощать гостей”. А баринъ обнялъ