Lѣto gospodne : prazdniki

168 тивъ Тайницкой Башни. Отецъ спрашиваетъ — хороша ердань наша? Очень хороша. На расчищенномъ синеватомъ льду стоитъ на четырехъ столбикахъ, обвитыхъ елкой, серебреная бесѣдка подъ золотымъ крестомъ. Подъ ней — прорубленная во льду ердань. Отецъ сводитъ меня на ледъ и ставитъ на ледяную глыбу, чтобы получше видѣть. Изъ-подъ - кремлевской стѣны, розовато-сѣдой съ морозу, несутъ иконы, кресты, хоругви, и выходятъ серебреные священники, много-много. Въ солнышкѣ все блеститъ — и ризы, и иконы, и золотые куличики архіереевъ — митры. Долго выходятъ изъподъ Кремля священники, свѣтлой лентой, и голубые пѣвчіе. Валитъ за ними по сугробамъ великая черная толпа, поютъ молитвы, гудятъ изъ Кремля колокола. Не видно, что у ердани, только доноситъ пѣніе да выкрикъ протодіакона. Говорятъ — „погружаютъ крестъ!" Слышу знакомое — „Во Іорда - а-нѣ... крещающуся Тебѣ, Го - споди-и ...“ — и вдругъ, грохаетъ изъ пушки. Отецъ кричитъ — „пушки, гляди, палятъ!" — и указываетъ на башню. Прыгаютъ изъ зубцовъ черные клубы дыма, и изъ нихъ молніи... и — ба-бахъ!... И радостно, и страшно. Крестный ходъ уходитъ назадъ подъ стѣны. Стрѣляютъ долго. Отецъ подводитъ меня къ избушкѣ, изъ которой идетъ дымокъ: это теплушка наша, совсѣмъ около ердани. И я вижу такое странное... бѣгутъ голые по соломкѣ! Узнаю Горкина, съ простынькой, Ѳедю-бараночника, потомъ Павелъ Ермолаичъ, огородникъ, хромой старичокъ какой-то, и еще незнакомые... Отецъ тащитъ меня къ ердани, Горкинъ, худой и желтый, какъ мученикъ, ребрышки всѣ видать, прыгаетъ со ступеньки въ прорубь, выскакиваетъ и окунается, и опять ... а за нимъ еще, съ уханьемъ. Антонъ Кудрявый подбѣгаетъ съ лоскутнымъ одѣяломъ, другіе плотники тащатъ Горкина изъ воды, Антонъ накрываетъ одѣяломъ и рысью несетъ въ теплушку, какъ куколку. „Окре¬