Lѣto gospodne : prazdniki

170 мящейся водѣ плаваютъ головы, смотрятъ на насъ и крякаютъ. Неглубоко, по шейку. Косой отдувается, кряхтитъ: „фухъ, ха-ра-шо... песочекъ../ Ледовикъ тоже говоритъ — ф-о-шень корошо... сфешо“. А солдатъ барахтается, хрипитъ: „больно тепла вода, пустите маненько похолоднѣй!" Всѣ смѣются. Отецъ подбадриваетъ — „держись, Василья, не удавай!" А Косой весело — „въ пу... пуху сижу!" Ледовика нѣмцы его подбадриваютъ — лопочутъ, народъ на плоты ломится, будочникъ прибѣжалъ, всѣ ахаютъ, понукаютъ—„ну-ка, кто кого?“ Пашка отщелкиваетъ — „сорокъ одна, сорокъ двѣ..." А они крякаютъ и надуваютъ щеки. У Косого волосы ужъ стеклянные, торчками. Слышится ффу-у... у-ффу-у... „Что, Вася, — спрашиваетъ отецъ, — вылѣзай лучше отъ грѣха, губы ужъ прыгаютъ?" — „Будь-п-койны-съ“, — хрипитъ Косой, „жгетъ даже, чисто на по... полкѣ па... ппарюсь..." А глазъ выпученъ на меня, и страшный. Солдатъ барахтается, будто полощетъ тамъ, дрожитъ синими губами, сипитъ — „го... готовьте... деньги... фф у ... нѣмецъ-то по... синѣлъ..." А Пашка выщелкиваетъ„сто пятнадцать, сто шишнадцать ...“ Кричатъ—„нѣмецъ посинѣлъ!" А нѣмецъ руку высунулъ и хрипитъ: „таскайте... тофольно ко-коледно .. .“ Его выхватываютъ и тащатъ. Спина у него синяя, въ полоскахъ. А Пашка себѣ почокиваетъ — сто шишдесятъ одна... На ста пятидесяти семи вытащили Ледовика, а солдатъ съ Косымъ крякаютъ. Отецъ ужъ топаетъ и кричитъ: „сукинъ ты котъ, говорю тебѣ, вылѣзай!.. “ — „Нѣ-этъ ... до-дорвался .. . досижу до сорока костяшекъ ..." Выволокли солдата, синяго, потащили тереть мочалками. Пашка кричитъ — „сто девяносто восемь..." Тутъ ужъ выхватили и Василь-Василича. А онъ отпихнулся, и крякаетъ — „не махонькой, самъ могу..." И полѣзъ накарачкахъ въ дверку.