Lѣto gospodne : prazdniki

28 поютъ, когда забиваютъ сваи. Но отецъ велитъ замолчать : — Ну, не время теперь, ребята... постъ! — Огурчики да копустку охочи трескать, и безъ пѣсни поспѣете! — поокиваетъ Василь-Василичъ. Кипитъ работа: грохаются въ лотки ледяныя глыбы, скатываются корзины снѣга, позвякиваетъ ледянка-щебень— на крѣпкую засыпку. Глубокіе погреба глотаютъ и глотаютъ. По обталому грязному двору тянется бѣлая дорога отъ салазокъ, ярко бѣлѣютъ комья. — Гляди... тамъ!... — кричатъ гдѣ-то, надъ головой. Я вижу, какъ вскакиваетъ на глыбы Горкинъ, грозясь, кому-то, — и за окномъ темнѣетъ, въ шипящемъ шорохѣ. Сѣрой сплошной завѣсой валятся снѣговыя комья, и острая снѣговая пыль, занесенная вѣтромъ въ форточку, обдаетъ мнѣ лицо и шею. Сбрасываютъ снѣгъ съ дома! Сыплется густо-густо, будто пришла зима. Я соскакиваю съ окна и долго смотрю-любуюсь: совсѣмъ метель, даже не видно солнца, — такая радость! Къ обѣду — ни глыбы льда, лишь сыпучіе вороха осколковъ, скользкіе хрустали въ снѣжку. Всѣ погреба набиты. Молодцамъ поднесли по шкалику, и, разогрѣвшіеся съ работы, мокрые и отъ снѣга, и отъ пота, похрустываютъ они на волѣ крѣпкими, со льду, огурцами, бѣлыми кругами рѣдьки, залитой коноплянымъ масломъ, заѣдаютъ ломтями хлѣба, — словно снѣжкомъ хрустятъ. Хоть и великій постъ, но и Горкинъ не говоритъ ни слова: такъ ужъ заведено, крѣпче ледокъ скипится. Чавкаютъ въ тишинѣ на бревнахъ, на солнышкѣ, слушаютъ, какъ идетъ капель. А она уже не идетъ, а льется. Въ самый-то разъ поспѣли: поѣстъ снѣжокъ. — Го-ры какія были.. . а все упрятали! Спрятались въ погреба всѣ горы. Ну, будто, въ сказкѣ: Василиса-Премудрая сказала.