Lѣto gospodne : prazdniki

63 кресты и звѣзды, блестятъ стаканчики. Отецъ и Василь-Василичъ укатили на дрожкахъ въ Кремль, прихватили съ собой и Ганьку. Горкинъ говоритъ мнѣ, что тамъ лиминація отвѣтственная, будетъ глядѣть самъ генералъ-и-губернаторъ Долгоруковъ. А Ганьку „на отчаянное дѣло взяли". У насъ пахнетъ мастикой, пасхой и ветчиной. Полы натерты, но ковровъ еще не постелили. Мнѣ даютъ красить яйца. Ночь. Смотрю на образъ, и все во мнѣ связывается съ Христомъ: иллюминація, свѣчки, вертящіяся яички, молитвы, Гавька, старичокъ Горкинъ, который, пожалуй, умретъ скоро... Но онъ воскреснетъ! И я когда-то умру, и всѣ. И потомъ встрѣтимся всѣ ... и Васька, который умеръ зимой отъ скарлатины, и сапожникъ Зола, пѣвшій съ мальчишками про волхвовъ, — всѣ мы встрѣтимся тамъ. И Горкинъ будетъ вырѣзывать винограды на ласочкахъ, но какой-то другой, свѣтлый, какъ бѣленькія души, которыя я видѣлъ въ поминаньи. Стоитъ Плащаница въ Церкви, одна, горятъ лампады. Онъ теперь сошелъ въ адъ и всѣхъ выводитъ изъ огненной геенны. И это для Него Ганька полѣзъ на крестъ, и отецъ въ Кремлѣ лазитъ на колокольню, и Василь-Василичъ, и всѣ наши ребята, — все для Него это! Барки брошены на рѣкѣ, на якоряхъ, тамъ только по сторожу осталось. И плоты вчера подошли. Скучно имъ на темной рѣкѣ, однимъ. Но и съ ними Христосъ, вездѣ... Кружатся въ окнѣ у Егорова яички. Я вижу жирнаго червячка съ черной головкой съ бусинками-глазами, съ язычкомъ изъ алаго суконца... дрожитъ въ яичкѣ. Большое сахарное яйцо я вижу — и въ немъ Христосъ. Великая Суббота, вечеръ. Въ домѣ тихо, всѣ прилегли передъ заутреней. Я пробираюсь въ залъ — посмотрѣть, что на улицѣ. Народу мало, несутъ пасхи и