Lѣto gospodne : prazdniki

87 вѣшаетъ подъ подзоромъ сѣни, крылышки золотятся и трепещутъ, и всѣ дивятся,—какія живыя крылья, „какъ у Святого Духа!" Сквозныя, они парятъ. Вечеркомъ заходитъ взглянуть отецъ. За нимъ ходитъ Горкинъ съ Василь-Василичемъ. Молча глядитъ отецъ, ілядитъ долго... роется пальцами въ жилеткѣ, приказываетъ позвать Андрюшку. Говорятъ — не то въ баню пошелъ, не то въ трактирѣ. —■ Цѣлковый ему начай! — говоритъ отецъ. — Жалованье за старшого. Чуть свѣтаетъ, я выхожу во дворъ. Свѣжо. Надъ „часовенкой" — смутныя еще березы, съ черными листочками-сердечками, и что-то таинственное во всемъ. Пахнетъ еловымъ деревомъ по росѣ и еще чѣмъ-то сладкимъ: кажется, зацвѣтаютъ яблони. Перекликаются сонные пѣтухи — встаютъ. Черный возъ можжевельника кажется мнѣ мохнатою горою, отъ которой священно пахнетъ. Пахнетъ и первой травкой, принесенной въ корзинахъ и ожидающей. Темный, таинственный, тихій садъ, черные листочки березъ надъ крестикомъ, свѣтлѣющій голубокъ подъ сѣнью и черно-мохнатый возъ — словно все ждетъ чего-то. Даже немножко страшно: сейчасъ привезутъ Владычицу. Свѣтлѣетъ быстро. У колодца полощутся, качаютъ, — встаетъ народъ. Которые понесутъ—готовы. Стоятъ въ сторонкѣ, праздничные, въ поддевкахъ, шеи замотаны платочкомъ, сапоги вычернены ваксой, длинныя полотенца черезъ плечо. Кажутся и они священными. Горкинъ ушелъ къ Казанской съ другими молодцаминести иконы. Василь-Василичъ, въ праздничномъ пиджакѣ, съ полотенцемъ черезъ пречо, даетъ послѣднія приказанія: — Ты, Сеня, какъ фонарикъ принялъ, иди себѣне оглядывайся. Мы съ хозяиномъ изъ кареты примемъ,