Lѣto gospodne : prazdniki

91 сятъ во дворъ и снова возносятъ на подмостки. Приходятъ съ улицы — приложиться. Поютъ народомъ Пресвятая Богоро-дице, спаси на-асъ! Горкинъ руками водитъ, чтобы складнѣе пѣли. Батюшки кушаютъ чай въ парадномъ залѣ, закусываютъ семгой и бѣлорыбицей, со свѣжими, паровыми, огурцами. Василь-Василичъ угощаетъ въ конторѣ „ящичнаго" и кучера съ мальчишкой; мальчишку — стоя. Народъ стережетъ священную карету. На ея дверцахъ написаны царскія короны, золотыя. Старушки крестятся на Ея карету, на лошадей; кроткія у Ней лошадки, совсѣмъ святыя. Голубая карета едва видна, а мы еще все стоимъ, стоимъ съ непокрытыми головами, провожаемъ .. . — Помолёмшись... — слышатся голоса въ народѣ. — По гривеннику выдать, чайку попьютъ, — говоритъ отецъ — Ну, помолились, братцы... завтра, благословись, начнемъ. Весело говорятъ: — Дай Господи. Праздникъ еще не кончился. Черезъ дорогу несутъ отъ Ратникова на узкихъ лоткахъ калачики —горячіе, огневые, — жгутся. Плывутъ лотки за лотками на головахъ, какъ лодочки. А вотъ и горячія баранки, съ хрустомъ. "Бдятъ на бревнахъ, идутъ въ трактиры. Толкутся въ воротахъ нищіе, поздравляютъ: „помолёмшись!" Имъ даютъ грошики. Понемногу расходятся. Остается пустынный дворъ, какъ-то особенно притихшій, — обмоленый. Жалко разстаться съ нимъ. Вечеръ, а все еще пахнетъ ладаномъ и чѣмъ то еще... святымъ? Кажется мнѣ, что во всѣхъ щеляхъ, въ дыркахъ между досками, въ тихомъ саду вечернемъ,—