Pamяtь : stihi

ненно-ярй, волшебно-нфмой» сонъ фантазши: такъ внутреннее зрЪн!е озаряетъ душу слфпца.

Эти размышлен!я — мое вглядыван!е въ лицо поэта. Всматриваться я принужденъ: ибо, хотя и уло: вилъ съ перваго взгляда его «необщее выраженье», молодыя черты все-же не сложились до вполнЪ отчетливой выразительности, не опредфлились оконча:тельно. Другими словами: начальная (она же и послфдняя!) задача всякаго лирическаго поэта, задача выявить духовное лицо свое въ его существенной единственности и потому всеобщей значимости, разумфется, — да и какъ мотло бы быть иначе? — еще далеко не выполнена. Это не значитъ, однако, что напфвность Голенищева-Кутузова все еше трудно отличить въ ея своеобразляи на состязании пЪвповъЛегко уже и теперь узнать ее, — а — узнавъ, нель: зя ни съ другими смфнтать. ни забыть, — по многимъ ея особенностямъ: и по скатному жемчугу его элегическихъ бФлыхь 1амбовъ (въ которые такь устало переливается разсказанная поэтомь Дюрерова Мо. ланхол!я, какь будто и риема столь же не нужна стала безнадежному духу, какъ покинутые рЪфзепъ и пиркуль) и по грустно-мечтательной, порою сивиллински жуткой мелод1и его сербскихъ трохеевъ, осо: бенно же по сжатымъ губамъ, по заглушенному кри: ку, по нЪмотному жесту его трагизма («будь гробомъ и простымъ и чернымт, среди повапленныхъ гро-

АЕ ее