Rodnoe

140 Пушкина", въ обложкахъ фисташковаго цвѣта. И тогда я открылъ его, отъ дѣтскаго портрета — крутолобаго кудряваго мальчугана — до Памятника ему, открылъ до конца, всего. И всего его прочиталъ и перечиталъ, встрѣтилъ и „про корабликъ", н „про зиму", и „Птичку Божію", и „Вѣщаго Олега", пережилъ снова первую съ нимъ дѣтскую свою встрѣчу, съ незабываемой свѣжестью и радостями несознанныхъ и загадочныхъ ощущеній, необъяснимыхъ и до сегодня, — это непередаваемое и понынѣ чувствованіе его — безъ человѣческаго лица, безъ смерти. Открывшійся мнѣ въ первые годы дѣтства духовный его образъ съ годами сталъ только глубже и, пожалуй, еще необъяснимѣй. 1926 г.