Rodnoe

143 ковки-завитушки: „Чѣмъ люди живы". Этого я не понялъ. Что такое — „чѣмъ люди живы"? Я любилъ про „Бабу-Ягу", про „Солдата-Яшку“... — пачки ихъ лежали у Соколова въ лавочкѣ. А тутъ даже и заглавіе непонятное. Я отложилъ книжечку и сталъ слушать, что говорили Иванъ съ парнемъ. Говорили они про „графа". Совсѣмъ рядомъ, за Крымскимъ Мостомъ, въ Хамовникахъ, живетъ графъ Толстой, который самъ ходитъ за водой на басейну; даже и признать нельзя за графа, одѣвается по-деревенски, въ полушубокъ и валенки, а живетъ въ собственномъ домѣ, и богачъ страшенный; что дворникъ отъ него и лакей ходятъ къ намъ въ „дворянскія", а самъ, будто, — за пятакъ, въ „простыя", и беретъ даже вѣничекъ за монетку, любитъ попариться; но только нипочемъ никого не допуститъ спину потереть, а все самъ! А когда придетъ — никто углядѣть не можетъ, ранымъ-рано: ни за что не обогнать, скрывается! — А почему онъ скрывается? — спросилъ я, чуя таинственное. — Значитъ, такое ужъ у него расположеніе. Можетъ, въ святые хочетъ выйтить! Вонъ, у Троицы, пустынникъ одинъ хоронится... ночью только выходитъ на рѣчку воды набрать... Еще былъ Сергій Преподобный... Намъ Иванъ Иванычъ какъ начнетъ разсказывать подъ котлами... Иванъ Иванычъ — сынъ арендатора бань, — еще мальчикъ, но уже стоитъ у сборки, получаетъ деньги съ гостей. И всегда на локоткахъ, нагнувшись: читаетъ книжку. — А онъ тоже святой, графъ?... — спрашиваю я Ивана. — Неизвѣстно. Собственный домъ, и дворникъ, и лакей... Значитъ, не святой. Святому не полагается. Тоже и я подумалъ. Книжечку я взялъ почитать домой, но она мнѣ