Vъѣzdъ vъ Parižъ

115 невѣдомыхъ, звѣзднаго серебра, курились лазурью неба. И голосъ во мнѣ шепталъ, что это—въ поляхъ посмертныхъ. О, какая была тоска! Тоска—утраты. И сквозь эту тоску я слышалъ смутные голоса оттуда, куда я сейчасъ вернусь, шумы швыряющаго моря, — горькіе звуки жизни. Будто и соловьиные раскаты доходили, и взрывы грома, и шумъ дождя. И вотъ, очутился я въ какомъ-то заглохшемъ перкѣ. Падали сумерки, гнетущіе послѣ блесковъ невѣдомаго Царства, гдѣ я леталъ, напоминавшаго мнѣ Элладу и острова Эгейскіе. Сонныя, темныя, въ мутно-зеленой плѣсени, давили меня деревья, дышать мѣшали. Сырые, гнилые листья ворохами лежали на дорогѣ. И вотъ, съ темнымъ лицомъ кто-то, остановился передо мной, положилъ на плечи тяжелыя, какъ свинецъ, руки и повалилъ на землю. Я слышалъ, какъ сдавило мнѣ грудь, какъ хрустятъ .ломающіяся безъ боли кости... Я кричалъ въ опустѣвшій воздухъ, въ глухую чащу. Кричалъ беззвучно. И вотъ, я вижу... Идутъ, разговаривая о чемъ-то, прямо ко мнѣ, двое старыхъ моихъ друзей, съ которыми совершилъ я много ■славныхъ экскурсій, не порывалъ до послѣднихъ дней, изрѣдка получая письма. Оба—славные европейцы, гордость своихъ народовъ, высокаго совершенства люди. Къ нимъ я взывалъ, стараясь поймать глазами, сказать глазами, чтобы они узнали. Они проходили мимо... Одѣты они были во всемъ новомъ, въ чудесныхъ пальто, съ биноклями, съ сумочками, какими встрѣчалъ ихъ на пароходахъ, по Средиземью, на пристаняхъ. У нихъ были крѣпкія трости съ крупными набалдашниками изъ слоновой кости, — тяжелыми билліардными шарами, въ золотой шейкѣ. Они ловко играли ими, крутили въ пальцахъ, и говорили о чемъ-то важномъ. Какъ ловко эти шары крутились! Они проходили мимо. Я крикнулъ: „Сэръ..!11 Я забылъ имя. Я крикнулъ: „Мсье..!“ Эти слова я помню. Только эти. Я кричалъ ихъ на всѣхъ языкахъ, какіе зналъ. Я задыхался, мучился, чтобы вспомнить — зовутъ ихъ какъ же?!.. Они ярошли, не замѣтивъ меня, — ушли. Я крикнулъ, теряя воз8 *