Vъѣzdъ vъ Parižъ

7 Бураевъ былъ конфузливъ. Общее вниманье его смущало, возбуждало, злило. Сжавъ губы, онъ шагалъ и думалъ: „да, мы теперь другіе, смѣшные, досадные... бродяги, гранимъ панели! а когда-то были нужны, желанны../ Въ узкихъ зеркальцахъ-простѣнкахъ онъ видѣлъ мелькомъ стройную свою фигуру, съ газырями, съ тонкой тальей, странную такую здѣсь кубанку надъ блѣднымъ лбомъ, размашистыя полы черкески вольной, сѣрое лицо съ поджатыми губами, въ рѣзкихъ складкахъ, круглые глаза, степные, усталые, съ накальцемъ отъ ночей безсонныхъ, — удивился, какіе они стали, запавшіе, совсѣмъ другіе! — острый носъ, съ горбинкой, ставшій еще длиннѣе, проваленныя щеки, съ рѣзкими чертами отъ ноздрей къ губамъ, горькими чертами бездорожья, сѣрыя отъ угля, небритыя, — видъ не по мѣсту дикій. Бросилось въ глаза, какъ смотритъ полицейскій, поднявши подъ крылаткой плечи, руки въ бедра, румяный, сытый. — На, гляди... со-юзникъ! — бросилъ онъ сквозь зубы, смотря въ упоръ. — Документикъ спросишь... союзникъ?.. Полицейскій отвелъ глаза, зѣвнулъ. Бураевъ усмѣхнулся. Въ немъ забилась гордость, сознаніе несдавшей силы. Остановился на проѣздѣ, оглянулся... Надъ нѣжной зеленью деревьевъ, далеко, на дымноголубомъ просторѣ, на гребешкѣ фронтона „Оаге сіе ГЕзі“, надъ полукружіемъ розетки, грузно возсѣдала темная фигура, въ коронѣ, съ жезломъ въ одной рукѣ, съ ключомъ въ другой, прямая, крѣпкая. Онъ что-то помнилъ?., что-то означало это... что-то — Страсбургъ?.. Онъ долго на нее смотрѣлъ, старался вспомнить. Она глядѣла въ шахту домовъ-громадъ, въ пролетъ Парижа, въ дымное мерцанье дали. Оаге бе ГЕзі! Онъ вспомнилъ. „Страсбургъ на востокѣ... о Востокѣ помни!и Вонъ что!.. Ия — съ Востока, съ „Восточнаго Вокзала", съ Оаге бе ГЕзі!.. „Помни — о Востокѣ!..“ „Помнили они..." —подумалъ онъ. — „Свое вернули, живутъ. Теперь не надо помнить... о Востокѣ. Побѣдоносно смотритъ, спокойная".