Vъѣzdъ vъ Parižъ

8 Нестерпимо слѣпили стекла. Надъ пламенемъ она сидѣла. Бураевъ отвернулся, пошелъ. ; ^Медленно ступая, шагъ за шагомъ, какъ на прогулкѣ, шелъ передъ нимъ почтенный господинъ, покойный, элегантный, въ котелкѣ весеннемъ, новомъ, въ свѣжемъ пальто, въ обтяжку, въ палевыхъ перчаткахъ, съ тростью въ серебряныхъ потекахъ. Пріостановился, поглядѣлъ въ деревья, на воробьевъ, вертѣвшихся въ рѣшеткѣ, вынулъ изъ бумажки крошки, сталъ бросать, залюбовался. Бураевъ тоже пріостановился, вспомнивъ, какъ дѣдъ когда-то, такой же элегантный, надушеный, въ серебряной бородкѣ, въ шарфикѣ, въ пенснэ, такъ же вотъ гулялъ неспѣшно по Невскому Проспекту, въ Лѣтнемъ Саду сидѣлъ и такъ же наблюдалъ воробушковъ, кидалъ имъ крошки. Такъ же зеленѣли первые листочки, тамъ. И захотѣлось говорить, спросить, услышать голосъ. Онъ подошелъ учтиво, взялъ подъ кубанку: — Простите, сударь... Онъ замѣтилъ, какъ выпрямился парижанинъ, окинулъ взглядомъ, насторожился... но сказалъ вѣжливо и даже мягко: — Пожалзшста, что вамъ угодно?.. Бураевъ вѣжливо склонился: — Скажите... эта статуя на фронтонѣ вокзала, надъ полурозеткой... статуя Страсбурга?.. Румяно-серебристое лицо француза освѣтилось горделивой лаской: — Да, сударь, это статуя Страсбурга! Ключъ, жезлъ... символъ хозяйской власти. Страсбургъ снова нашъ, и навсегда! — сказалъ онъ, ткнувъ въ рѣшетку тростью. Простите, вы... полякъ? или, судя по платью... казакъ?..онъ чуть пожалъ плечами. — Но говорите, какъ настоящій парижанинъ?.. Бураева хлестнуло; полыхнуло въ щеки. Онъ выпрямился, усмѣхнулся. — Простите... племени „соза^иеа нѣтъ, сударь. Есть русскій. Правда, теперь..! Но я имѣю честь быть рус-