Vъѣzdъ vъ Parižъ

142 перемѣнили подданство. Тотъ нанялся въ легіонеры, тотъ уѣхалъ въ Бразилію. Единственно близкій человѣкъ, товарищъ отца, полковникъ Тиньковъ съ сыномъ — капитаномъ, скопивъ на заводѣ нѣсколько тысячъ франковъ, сняли ферму подъ Пиренеями. Это было большимъ ударомъ: обрывалась послѣдняя нить, связывавшая Алю съ прошлымъ. Полковникъ Тиньковъ, „дядичка", вѣрившій непреклонно, какъ и она, что „все это скоро кончится", какъ-будто махнулъ рукой: больше уже ждать нечего, и надо устраиваться прочно. Аля спрашивала себя, не потому ли такъ ее подавляетъ это, что Митя Тиньковъ, который за ней ухаживалъ, и она ему отказала, увезъ съ собой всякую надежду, что жизнь ея можетъ измѣниться? Нѣтъ, — отвѣчала она себѣ, — вовсе не потому: а потому, что они, люди, безусловно, сильные, вѣрившіе, что „скоро кончится", укрѣпляли ея надежды, а теперь перестали вѣрить. Аля прекрасно могла устроиться. Гдѣ бы она ни появлялась, она видѣла исключительное къ себѣ вниманіе. Стройная, синеглазая шатэнка, съ томно-глубокимъ взглядомъ, загоравшимся вдругъ игрой, лаской и тайной силой, въ которой мужчины видятъ что-то, ихъ покорившее, сильная, двадцатишестилѣтняя дѣвушка, съ чудесными волосами, которые она ни за что не хотѣла рѣзать, она вызывала восхищеніе. Французы говорили о ней — ргіпсеззе! Ее приглашали въ синема на роли и обѣщали славу, въ первоклассные модные дома — „картинкой", соблазняли выступить въ кабарэ, „гдѣ только одни, американцы". Она выгнала отъ себя посредницу, предложившую ей милліонера. Въ конторѣ, гдѣ она служила, влюбился въ нее французъ-хозяинъ, сталъ набавлять ей жалованья, писалъ любовныя письма, въ которыхъ клялся, что „все положитъ къ ея ногамъ". Помня обѣтъ, данный еще въ Галлиполи,„пока не узнаю все", — она разумѣла отца, брата и Лялика,— „не позволю себѣ и думать о личномъ счастьѣ!"она одолѣла колебанія. Выйти замужъ и жить въ довольствѣ, когда „походъ продолжается", было бы съ ея стороны измѣной! Такъ она думала — такъ и вела себя. Изъ конторы она ушла и поступила чтицей въ католическую