Vъѣzdъ vъ Parižъ

143 семью, къ почтенной дамѣ, которая называла ее — „дитя мое" и платила ей триста франковъ на всемъ готовомъ. Строгая къ себѣ, она не прощала и другимъ. Ее называли непримиримой и весталкой. Иные ея боялись: она была слишкомъ прямой, послѣднее время даже рѣзкой. На одномъ собраніи она не выдержала и крикнула: „А ваши бомбы?!.. Или — ваша задача выполнена?..“ Докладчикъ отвѣтилъ съ пафосомъ: — „Я почтительно склоняюсь передъ вашимъ „святымъ горѣніемъ", но... вѣдь патента на бомбы не выдается!.. „Вожди" и „кадры", пишутъ въ иныхъ газетахъ, еще имѣются?..." Она не спала всю ночь. Смѣютъ еще смѣяться!.. Она перечитала, что только могла найти, о революціонномъ террорѣ былыхъ временъ, и ее поразила изступленность, какой-то религіозный пафосъ: „нашъ святой подвигъ", „нашъ священный долгъ", „высокое счастье отдать себя", „во имя величайшей изъ святынь надо умѣть перешагнуть даже черезъ трупы близкихъ, переступить п орогъ“... — эти фразы ей прожигали душу. Вычитанное изъ Михайловскаго — „Гроньяра" — къ народовольцамъ: „борцы этого періода поднимали нашу жизнь чуть не до уровня первыхъ христіанъ", или „терроръ въ 70-хъ годахъ не передѣлали, а не додѣлали", — поражали ее кощунствомъ. Тогда — молились, почему же теперь — спокойствіе! Милліоны умученныхъ изъ ихъ же „святыни", изъ народа... все святое осквернено, самое даже имя народа стерто, и... „эво-лю-ція“!?... Фальшь какая!.. Аля спрашивала себя: „А ты, могла бы? Вонъ, Дора Брилліантъ требовала: „дайте мнѣ бомбу, я хочу быть метальщикомъ, я не могу принять меньшей отвѣтственности... я хочу переступить порогъ!" А ты?.. Тѣ, когда была, дѣйствительно, эволюція, вѣрили только въ терроръ. Теперь когда только терроръ, убѣждаютъ повѣрить въ „эволюцію"... Фальшь какая!.." Она прочитала Ленотра о Шарлоттѣ Кордэ, прочитала исторію Юдиѳи, „Есѳирь"...