Vъѣzdъ vъ Parižъ, str. 23

17 ...„іііизіопз регсіиез... ...„рготеззез... раз ассошрііез!.. Стоявшій прямо, слѣпой, смотрѣлъ въ „аллею". Тамъ столбы бѣжали, сливались въ мути. Но флейта напѣвала нѣжно, манила въ дали, гдѣ — небо голубое, гдѣ — „море, какъ глаза твои, синѣетъ... и острова, волшебными цвѣтами, какъ поцѣлуи губъ твоихъ прелестныхъ"... гдѣ „музыка звучитъ и дни, и ночи..." Сопрано, мандолина — подпѣвали: „Глаза мои — мерцающія звѣзды... „Пойдемъ со мною, „Пойдемъ со мно-о-ю... Віолончель вступала, глухимъ укоромъ: „Ты обѣщала... Ты обѣща-а-ла, жи-и-изнь... Игравшаго не видно было: голова его склонилась, моталась шляпа. Онъ ковырялъ смычкомъ, тянулъ изъ инструмента жилы. Ерзали его лопатки, крутилась шея. Сопрано, лицомъ подъ эстакаду, укоряло: „...Ти ш’аѵаіз ргошіз... ш’аѵаіз ргогпіз... „Ма ѵіе... та ѵі-і-іе!.. Стояли плотно, давили на рѣшетку, колыхались. Подпѣвали глухо. Обычная толпа метро — рабочіе въ каскеткахъ, мидинетки, мелкіе торговцы, машинистки, посыльные, солдаты, клерки, чиновники, многіе съ полосками въ петлицахъ — бывшіе солдаты, — плотный слой Парижа. Выше другихъ стоялъ гвардеецъ въ каскѣ, въ черно-красной гривѣ, гудѣлъ въ листочекъ. На темномъ фонѣ, притиснутые къ прутьямъ, такъ что выпирали вздутки, желтѣли двое. Сразу ихъ признаешь — пятна молочной грязи, ^союзныя шинели", затрепанную тряпку — демикотона, что ли, — пальто биваковъ, платье черной доли, — дары бездомнымъ. Все еще они мелькаютъ, демикотонъ еще желтѣетъ по Парижу, — халаты арестантовъ, затрапезные подряски служекъ, — размахъ Европы. Ив. Шмелевъ. 2