Za rubežomъ : razskazы

— Оставьте! Это безуме! ВЪФдь все ужь пропало, если не нашлось никого кромЪ дФтей.

— Сегодня они палили откуда-то по Кремлю, — сказалъ, словно не замфчая увЪщеваня Коля. — Пробили куполъ собора. И Архангельск, говорятъ, задъли и Успенсай. Наши молодцомъ держатся на АрбатБ и если наши же подойдутъ отъ почтамта, мы ихъ прогонимъ.

Наступило молчан!е. Думалось о КремлЪ, гдБ отъ Ивана Калиты до Федора Ивановича тЪснятся гробницы зеликихъ князей и царей „всея великя и малыя и бЪлыя Руси государей“ и о той Руси, по которой теперь не въ первый уже разъ разгуливаеть грабежъ и насиле... Хозяйка заплакала и вышла изъ комнаты. Черезъ минуту вернулась она изъ спальни, и заплаканная, перекрестила борцовъ двумя образками и надфла имъ ихъ на шею. Лидочка все порывалась что-то сказать, жала руки обоимъ, но ничего не сказала. Борцы поцфловались съ нами, весело брякнули винтовками и застучали по лБстницЪ.

— Ну вотъ, — сказаль мой пруятель. — Ну воть, видишь, вБль дЪти. ,

И замолчалъ, какъ молчаль и я. И оба мы поняли, что молчимь мы теперь отъ стыда.

_ Только на другой день къ вечеру увид$лся я съ однимъ изъ борцовъ. Тихо вошель Коля въ корридоръ и поманилъ меня издали.

— Вотъ, — сказаль онъ шепотомъ и сунулъ что-то мнЪ въ руку.

Это была окровавленная гимназическая фуражка барона, убитаго съ нимъ рядомъ на площади.

ре я

Судьба впослфдствн привела меня встр5тить Колю на югф. Попрежнему дБти и юнкера да офицерская молодежъ, среди которой теперь былъ Коля, защищали Россию. Попрежнему былъ онъ румянъ и веселъ, и только черные усики говорили объ его возмужалости. Вспомнили мы съ нимъ и Арбатскую площадь, и Лидочку, оставшуюся съ матерью въ МосквЪ и моего пруятеля, сосланнаго боль-