Zapiski Russkago naučnago instituta vъ Bѣlgradѣ

89

зЪрное: такъ, собираясь уфзжать съ Кавказа, Пушкинъ говорить Паскевичу: „Къ тому же соскучился по своей нев$стЪ, а она заждалась меня“. Этого Пушкинъ говорить не могъ, такъ какъ Натал!я Николаевна не была эще въ это зремя ео невЪстой. Паскевичъ же, узнавъ, что Пушкинъ женится на Гончаровой, которой всего 16 лЪтъ, произносить слБдующую филиппику: „А-а. Шестнаацати лЪтъ и красавица. Это кое-что объясняетъ мнЪ въ его странностяхъ. Но Пушкинъ и шестнадцатилЪтняя красавица его жена, это... это ужъ, воля ваша, во об-ра-жаю, что это такое будетъ“. Въ дЬйствительности, нфчто подобное записалъ въ своемъ дневник$ А. Н. Вульфъ, который хорошо зналъ эротизмъ |ушкива: „Если круговая порука есть, въ порядкЪ вещей, то сколько ему, Одному, носить роговъ — это тмъ вБроятн$е, что первымъ его дЪломъ будетъ развратить жену“. Это могъ говорить Вульфъ, но какое дЪло до женитьбы Пушкина было генералу Паскевичу. Въ такомъ же родВ и весь романъ. Онъ лучше, менфе неправдоподобенъ, чфмъ вышеразсмотр$нная галиматья, но все же это не настояций Пушкинъ, и образъ его въ романф какъ-то смфшенъ и суетливъ „Бдемъ къ дЬвкамъ. И Пушкинъ обнимаетъ Дельвига, пытаясь стащить его съ м5ста..“ СлЪдуетъ грубая и ненужная сцена посЪщен!я двухъ проститутокьъ Желая отмЪтить, что Наталя Николаевна не понимаетъь Пушкина и не интересуется имъ, а ея сестра Александра Николаевна, напротивъ, интересуется (объ этомъ очень любятъ говорить эти псевдоб1ографы Пушкина — между ирочимъ и „Дарш!акъ“), Сергъевъ Ценск приводитъ такую сцену: Александра Николаевна цитируетъ стихи, а Наталя Николаевна съ удивлевемт, спрашиваетъ: откуда это? „Какъ откуда? Изъ „Бахчисарай скаго фонтата“, который тебЪ поднесъ твой женихъ.. Новенькое, треть еиздан!е. А а, равнодушно тянетъ Натали“, Прочитавъ эту сцену читатель долженъ мотать ее себЪ на уст, и ужъь ничего хорошаго не ждать отъ брака Пушкина. Пртемъ топорный и скучный. И каждое изъ дЪйствующихъ лицъ романа выступаетъ все время съ опредфленной физ!оном!ей, какъ въ ложноклассическихъ трагелйяхъ. Это очень скучно. Но такова сущность псевдоисторическаго романа: развЪ и у Толстого Сперанск говоритъ, какъ Сперанскй Александръ и Наполеон говорятъ и дЪйствуютъ, какъ имъ полагается по роману, а не такъ, какъ они, навЪрное говорили въ дфиствительности. ЧеловЪческая душа сложна и многообразна, и тБ ея упрощен!я въ литератур, которыя мы находимтъ постоянно въ историческихъ романахъ и драмахъ, представляютъ, несомнфнно, ложный видъ литературы.

Что же остается? Прежде всего, я не могу не поразиться тому, какъ мы такъ запанибрата обращаемся съ нашими ген!я-