BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

100

распадается на двЪ, болЪе ограниченныя: о вляи Пушкина на хорватскую литературу и отношении выдающихся хорватскихъ писателей и другихъ культурныхъ дфятелей къ Пушкину (во первыхъ) и о переводахь Пушкина на хорватский. языкъ въ связи вообще съ вопросомъ о способности или лучше сказать, о приспособленности сербохорватскаго языка для успьшнаго выполнен!я этой важной культурной задачи (во вторыхъ). ПослЪдьй вопросъ, кстати сказать, интересенъ и независимо отъ темы о Пушкин8 и о русской поэтической литературЪ, такъ какъ и переводы съ номецкаго на хорватсюй встрЪчаютъ тЪ же затруднен!я и натыкаются на тъ же, часто очень непр1ятныя поблемы, ставящия часто въ тупикъ людей, сознающихъ необходимость обогащен!я. хорватской и сербской литературы этими переводами и желающихъ достиженя на этомъ пути возможнаго совершенства. Что касается вляя Пушкина, роковую роль, мнБ кажется, сыграло стихотвореве „Чернь“.

Тотъ ликъ Пушкина, который выявляется въ „Черни“, въ сонет „Поэту“, въ личности Чарскаго изъ Египетскихъ ночей и еще въ н5Ъкоторыхъ его фразахъ — былъ мало прятенъ молодой хорватской интеллигенщи тридцатыхъ, сороковыхъ, пятидесятыхъ и шестидесятыхъ годовъ... Почему? Хочется объяснить это безъ надофвшей терминоломи, безъ условныхъ фразъ..

Росся была великой уже отъ Петра. Руссюй патр!отизмъ, какъ правильно выразился Милюковъ, заключался „не въ борьбЪ за существован!е, а въ борьбЪ за достойное существован!е“. Росся могла себЪ позволить роскошь разномысля. Въ поняте „достойнаго существован!я“ входить, кромЪ вопроса о политической свободЪ и вопросъ о „литературЪ достойнаго народа“. Проблема литературная стояла и стоить у русскихъь особнякомъ, имБя цфнность „ап ип@ Юг 916“. Это свид$тельствуетъ, можетъ быть, о "извЪстномъ, трагическомъ въ конечномъ своемъ аспектЪ, разрыВЪ „верховъ“ съ „массами“, но доказываетъ также, что генШ наши прежде всего нашелъ адэкватное выражен!е въ книгЪ, не найдя его и до сего дня въ области общественногосударственной... Пушкинъ былъ поэтъ; слБдовательно, съ русской точки зрЪн1я, ошибочно было бы подходить къ нему съ узкой мЪркой „пользы народу“, ибо уже то, что онъ генй — есть польза для народа, въ которомъ онъ родился, есть утвержден!е цЪнности этого народа на в$сахъ общечелов$ чности.

Это во первыхъ. Во вторыхъ, теоря „искусства для искусства“ въ „Черни“ вовсе не является единственнымъ ликомъ поэта. Самъ Пушкинъ больше гордился титуломъ„повца свободы и милосши“, чего не сл$дуетъ забывать.