BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

168

жизнечувств(е, которое изливается изъ луши поэта и воспринимается нами, какъ органическое цфлое, какъ неразъединимое единство восиряпия реальности въ мысляхъ, образахъ и чувствахъ съ словами, ритмикой, созвучьями. Чшо и какь поэтическаго творчества, его шема и его сшиль лишь въ своемъ единствЪ образуетъ его „сущность“, его „идею“ или „смыслъ“. Этотъ конкретный „смыслъ“ поэтическаго творен|я поэтому не можеть быть адэкватно выраженъ въ отвлечении отъ „формы“, въ „проззическомъ“ выражен!и его „содержан!я“ въ системЪ отвлеченныхъ мыслей. Въ этомъ отношении „формалисты“, конечно, совершенно правы. Но этимъ соотношен!е отнюдь не исчерпывается. НераздЪлимость „содержан!я“ и „формы“ означаетъ не только то, что оба элемента лишь совмьсшно образуютъ сущность или смыслъ поэтическаго творен1я. Она означаетъ, что обЪ эти категор!и связаны между собой настолько интимно, что взаимно пронизываютъ одна другую; гармоня между „содержанемъ“ и „стилемъ“ художественнаго пооизведен!я и ихъ нераздЪльное единство состоитъ въ томъ, что въ истинно художественномъ творен!и все сразу есть и „стиль“, и „содержан!е“. „Стиль“ художественнаго творенйя, его „какэ“чапр. въ поэз1и отвлеченно невыразимые оттЪчки впечатлфэй, данныя въ подбор словъ, ритмикЪ, созвучяхъ—само принадлежитъ къ смыслу твореня, къ тому, чшо оно хочегъ сказать. Но, съ другой стороны, „чшо“ поэтическаго творения, то, что въ узкомъ смыслЪ противопоставляется его формЪ, какъ „содержан!е“— его тема, мысли, воспрятя реальности—должно быть такъ подобрано и соединено, чтобы давать впечатлЪн!е нЪкого „какь“—чтобы имЪть стиль или, точнЪе, чтобы само бышь сшилемь.

Другими словами: само различене между „содержанемъ“ и „формой“, въ сущности, неадэкватно существу художественнаго произведеня. Это различене можеть имБть отчетливый смыслъ только въ отношении прозаическаго сознашя. Въ научномъ произведенши, напр., можно осмысленно и отчетливо различать между его содержашемъ — отчетомъобъ его извЪстномъ объективномъ, предметномъ состав — и его словесной формой. И это суждеше можетъ быть обращено: всюду, гдЪ такое различен!е возможно, мы уже не имБемъ дла съ художественнымъ творешемъ. Это основано, въ конечномъ счетЪ, на томъ, что художественное творен!е не имЗетъ предмеша внЪ себя, на которое оно направлялось бы и которое оно должно было бы описать. Художественное творене есть не вызажене внЪшней реальности въ комплекс мыслей о ней, а самооткровенше нзкой цфлостной реальности, которое возвышается надъ противоположностью между познающимъ субъектомъ и познаваемымъ объектомъ. Иметъ ли оно своей ближайшей види-