BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

173.

ное, утонченное изучеше формы есть постижеще полновЪсной тайны слова, какъ откровен!я духовной жизни, какъ раскрыт!я, въ глубинЪ духа, самой реальности жизни. Своеобраз!е и прелесть поэтическаго языка Пушкина есть своеобразе и прелесть его духовнаго ма. (Достаточно вспомнить хотя бы о великомъ показательномъ значении просшошы его р$чи!).

Одинъ примфръ вмЪсто возможнаго ихъ безчисленнаго. множества! Въ одномъ стихотворномъ отрывк$ Пушкинъ выражаетъ требован!е, чтобы его душа всегда была „чисша, печальна и покойна“. Какая майя мысли и жизни заключена въ этихъ трелъ простыхъ, легко произносимыхъ словахъ, связанныхъ между собой какимъ то успокоительно.медлительнымъ ритмомъ! Со стороны идейнаго содержан!я это есть идеальный образецъ глубочайшей, просто и адэкватно выраженной мудрости, стоющей многихъ томовъ философскихъ трактатовъ по этик$. Въ поэзш Пушкина сюда примыкаетъ и „свЪтлая печаль“ любящей и горящей души въ элеми „На холмахъ Грузи“, и ласковое утЪшене „не печалься, не сердись... все мгновенно, все пройдетъ,—что пройдетъ, то будетъ мило“, и вБра въ тихое наслажден!е среди жизни, подверженной „труду и горю“ и посвященной мысли и страданю (элемя „Безумныхъ лЬтъ...“), и мудрый, чистый, непритязательный, русско-христ!анскй аскетизмъ разбитаго сердца Тани (заключительная сцена Он$гина), и преображен!е мятежной любви въ умиленную безкорыстную н$5жность („Я васъ любилъ“ и „Каковъ я прежде былъ...“), и умиротворяющая ласка вфтерка послЪ промчавшейся бури („Туча“, „Аквилонъ“)—и многое другое. Въ прозЪ и автоб!ографическихъ свидфтельствахъ Пушкина сюда же относятся, напр., мысли о евангели и о христ!анскомъ идеалЪ въ реценз!и на книгу Сильв!о Пеллико, и афоризмъ „нЪтъ истины, гдЪ нЪтъ любви“ (А. Радищевъ), и тихая мудрость извфстнаго письма къ Плетневу ‘„вздоръ, душа моя; не хандри... — были бы мы живы, когда нибудь будемъ и веселы“) и т. п. Но это есть. не только этическая мысль и не только испов$дь о настроени. Будучи т$мъ и другимъ сразу, оформленныя ритмомъ и гармон!ей звуковт, эти три слова суть сама живая реальность, самообнаружене нЪкой глубочайшей первоосновы духа, откровен!е общечелов$ ческой духовной реальности, въ которой, какъ въ зернЪ, заключена и вся трагическая судьба, и вся творчески-очищающая сила челов$ческаго духа.

Этого одного примЪфра, быть можетъ, достаточно, чтобы дать почувствовать читателю, какъ много живой мудрости и мудрой жизни заключено въ поэзши Пушкина, и какъ относительно мало еще сдЪлано въ ея познан!и.