BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

183

ХШ, 4). Но человЪкъ виновенъ зъ томъ, что преступно использовалъ разрушительныя силы природы для брашоубсшвенныхь цьлей. Къ духовно-академическимъ доказательствамъ совершенства м!ра Пушкинъ относился критически. Его очень развеселилъь однажды разсказъ И. А. Крылова объ одномъ батюшкЪ, который въ своей пропов$ди доказывалъ, что все выходитъ совершеннымъ изъ рукъ Творца. ПослЪ пропов$ ли къ священнику подошелъ горбунъ и сказалъ ему: „Батюшка, ваша пропов$дь была изд вательствомъ надъ моимъ несчастьемъ, что же вы полагаете, что и я созданъ быть совершеннымъ?“—Священникъ не смутился и сказалъ: „Да, и ты въ своемъ родЪ совершенный горбуно“.

Пушкинъ относился къ проблем м!рового зла со всей серьезностью, которой она заслуживаеть По словамъ И. А. Киреевскаго, Пушкинъ одно время такъ былъ увлеченъ великой книгой |ова, что предполагалъ учиться еврейскому языку, чтобы почерпнуть иъзъ нея источники поэтическаго вдохновения.

Пушкина, какъ художника, ошшалкивало зло въ его отвратительныхъ, уродливыхъ, кровавыхъ проявленяхъ. Въ его трагедляхъ нЪтъ сценъ кровавой бойни, какя нерЪдко встрЪчаются въ пьесахъ Расина,

„Какой отвратительный предметъ, —писалъ Пушкинъ по поводу Мазепы, — ни одного добраго, благосклоннаго чувства, ни одной утЪшительной черты. Соблазнъ, вражда, измЪна, лукавство, малодуше, свирЪпость. Сильный характеръ и глубокая трагическая т$нь, наброшенная ва эти ужасы, вотъ, что увлекло меня. „Лолтаву“ написалъ я въ нЪсколько дней, долЪфе не сталь бы ею заниматься и бросилъ бы все“ (см. книгу проф. Н. А. Котляревскаго: „Пушкинъ, какъ историческая личность“, 1923, стр. 256).

Пушкина особо поражала та форма зла, которая кажешся обаятельной, „пвЪты зла“, какъ предметъ художественнаъо изображен!я. Въ разговорЪ съ Александромъ Тургеневымъ по поводу библейскаго и байроновскаго духа шьмы Пушкинъ замЪтилъ: „Все дьло въ нашей дуить, вь нашей совосши и въ обаянш зла. Это обаян!е было бы необъяснимо, еслибы зло не было одарено прекрасной и пр!ятной внфшностью. Я в5рю Библ!и во всемъ, что касается Сатаны въ сценахъ о Падшемъ Дух“. (См. Дарсюй: „Маленьыия драмы Пушкина“).

Пушкинъ весьма далекъ отъ того, чтобы взвалить вину за мровое зло на челов$ка, онъ иремлешь мръ, каковъ онъ есть, со страданемъ невинныхъ дЪтей, которое побуждаетъ Достоевскаго — Ивана Карамазова — возвратить Богу билетъ на право существован!я. Такой моментъ возмущен!я противъ страдан!я невинныхъ, правда, быль и у Пушкина въ 1827 г., когда онъ готовъ былъ по поводу подобныхъ страданий при-