BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

188

признан!я (Чарскй, „Изъ Пиендемонте“, „Чернь“, „Поэтъ не дорожи...“)

Паконецъ, Пушкинъ не встрЪтилъ у своей жены, которую онъ такъ боготворилъ, и сотой доли симпатическаго отзвуч!я его поэтическому геню. Это укр$пляло въ немъ его прежн!я нелестныя сужденя о неспособности женщинъ понимать поэзю. Я вспоминаю по этому поводу сл5дующую сцену въ „Маленькомъ ЭйольфЪ“ Ибсена:

Жена говоритъ мужу: Риша, „Въ конц концовъ мы же только люди“. Альмерс: Но мы сродни также немного небу и морю! Риша: Ты, пожалуй, я — н$тъ!*“

„Природа, — писаль Пушкинъ еще въ 1827 году, одаривъ женщинъ умомъ и чувствительностью самой раздражительной, едва ли не отказала имъ въ чувствЪ изящнаго. Поэз1я скользишь по слуху ихь, не задфвая ихъ души, онЪ безчувственны къ ея гармон!и“... Чувство изолированносши поэга выражено Пушкинымъ съ необычайной силой въ цБломъ рядЪ тЬхъ его стихотворенй, которыя раскрываюъ передъ нами внутрсный м!ръ непонятаго поэта („О, муза пламенной сатиры“ и упомянутыя выше.)

П. Дружба и любовь. Пушкинъ обладалъ сердцемъ, кр$пко привязчивымъ въ дружбЪ, его симпатическия чувства отличались и глубиною, и широшою, и усшойчивосшью. Сила его дружескихъ привязанностей измфряется силой тЪхъ страданй, которыя онъ испытывалъ, когда теряль друга. Широта его симпатЙ была исключительна, кромЪ тЪснаго круга избранныхъ друзей у него было множество дружески расположенныхъ и любимыхъ имъ людей изъ различныхъ классовъ общества — няня, цыганка-п$вица, мужики, солдаты, даже попъ, котораго онъ огорчалъ своимъ вольнодумствомъ, но къ которому самъ прЁзжаль потомъ „мириться“. Въ перепискЪ съ женой и съ друзьями обоего пола рисуется намъ милая обаяшельная сшорона Пушкинскаго духовнаго мра. Постоянство въ его дружескихъ привязанностяхь СсвидЪтельствовало о томъ, какой серьезный нравсшвенный смысль имЪла для него дружба. Любовь къ женщинамъ у Пушкина имБла огромное положительное значеше и въ его жизни, и въ творчествЪ, но въ любовныхъ отношешяхъь у Пушкина нерЪдко преобладаль эсшешическй моменшь надо моральным: для Пушкина, какъ и для Глинки (см. статью А. Н. Римскаго-Корсакова: „Глинка и женщины“, Музыкальная лЪтопись, 1925 г. № 3), женщина являлась прежде всего источникомъ поэшическаго вдохновеня, и мешода Мефисшофеля, какъ выражался о ПушкинЪ Вульфъ, въ ухаживаши за женщииами превращала его порой въ его любимаго героя Донъ-Жуана съ его тШе её #е$. Но именно односторонняя эстетизащя эротики путемъ художесгвеннаго катарзиса преодолена имъ въ безподобныхъ трагедихъ, о которыхъ р$чь будетъ ниже.