BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

231

отъ правила, лишь въ томъ, что первая сцена въ комнатв Сальери, а вторая въ трактирЪ. Зато нфтъ никакихъ сомн$вый относительно единства времени. Это слишкомъ ясно изъ словъ Моцарта на предложен!е отобЪдать вмЪстЪ:

..дай, схожу домой, сказать ЖенЪ, чтобы меня она къ обЪду Не дожидалась.

Но „Моцартъ и Сальери“ по замыслу поэта не одноактная трагед1я, а сцены; чередоване сценъ вм$сто принцица актовъ или какъ мы стали говорить: дЪйствй, а т5мъ самымъ ссуществляется в$дь то, что Пушкинъ въ приведенномъ выше отрывкЪ изъ письма Бестужеву въ январЪ 1825 г. назвалъ: „законами имъ самимъ надъ собою признанными“.

ВЪдь въ самомъ дЪлЪ, въ томъ же 1825 году возникъ „Борисъ Годуновъ“. Для этого перваго ген'альнаго драматическаго произведен!я и былъ „признанъ“ поэтомъ надъ самимъ собою принципъ чередующихся и при этомъ отнюдь не сведенныхъ въ дЪйств!я сценъ. 23 сцены изображаюцщ!я событя восьми лЪтъ съ каждый разъ мБняющимся мЪстомъ дЪйствя — вотъ строго проведенное поэтомъ построен!е трагед1и. И „Борисъ Годуновъ“ очаровалъ своей см$лостью. Въ немъ сказалось ген!альное новаторство. Тутъ осуществлены искане въ области драматической поэз1и. Сколько разъ приводились откровенныя похвалы поэта своему произведеню даже раньше, ч$мъ оно было закончено, т.е. до ноября 1825 г. Въ письмБ къ ближайшему другу, Вяземскому, 13-ого тюля того же года, Пушкинъ назвалъ драму, надъ которой работалъ „литературнымъ подвигомъ“. И такое возвышенное настроеше всю осень поддерживаетъ творческую энерпю поэта. Она доходитъ до высшей точки, когда октябрьское письмо тому же Вяземскому заканчивается этими восторженными строками: „Поздравляю тебя, моя радость, съ романтичеслой трагедлей, въ ней же первая персона Борисъ Годуновъ! Трагедля моя кончена, я перечелъь ее вслухъ, одинъ, и билъ ладоши, и кричалъ: „ай-да Пушкинъ, айда сукинъ сынъ!““

Всю осень восторгъ этотъ раздфляли и друзья Пушкина, начиная съ Карамзина и Жуковскаго. А когда, вызванный черезъь годъ Николаемъ Павловичемъ изъ своей ссылки, Пушкинъ въ МосквЪ читаль свою пьесу у Веневитинова, близкому кругу своихъ единомышленниковъ, среди которыхъ присутствовали Чаадаевъ, братья Кирфевске, и Хомяковъ, Баратынский, Шевыревъ и Мицкевичъ, тогда Погодинъ отозвался на это чтене въ такихъ выражен!яхъ, изъ которыхъ ясно, какимъ поистин$ художественнымъ откровенемъ былъ признанъ „Борисъ Годуновъ“. „Мы просто какъ будто обе-