BЪlgradkiй Puškinskiй sbornikь

232

зумБли, — записалъ Погодинъ, — кого бросало въ жаръ, кого въ ознобъ“. „Это — чудо, это — образецъ силы, ужаса, высокаго и великаго. Русь ничего не имЪла подобнаго въ драматическомъ родЪ“, — отозвался Воейковь въ письмЪ 22 ноября. Мицкевичъ какъ будто вполнЪ точно опредЪлилъ значене Пушкина, какъ драматурга: „Ти зпакезреаге ем$, $1 Га $шапЁ. Романтическая трагел!я перестала быть мечтой, предметомъ еще не осуществленныхъ вожделЪнй. Какъ будто готова была окончательно побЪдить „система“ Шекспира. Такъ было понято. Не такъ ли понималъ значене своей драмы и самъ поэтъ? В$дь подъ вмянемъ Шекспира онъ окончательно преодол5лъ французскую классическую трагез!ю. Ни о какихъ псевдо аристотелевскихъ правилахъ единства не могло быть ир$чи. Ршающее значен!е придавалось тому, что опред$лилъ Погодинъ въ томъ же отзызЪ о чтени Пушкинымъ „Бориса Годунова“ у Веневитинова: „ВмЪсто высокопарнаго языка боговъ, мы услышали простую ясную, обыкновенную и, между тмъ, поэтическую, увлекательную рЪчь*. Вм$Ъсто александрскаго стиха, пятистопный ямбъ, и какъ у Шекспира бЪлые не риемованные стихи.

Да, теперь опять „истор!я перенеслась на театръ“, что когда-то опред$лило усп$хъ Озерова. По уши ушелъ Пушкинъ, пока писалъ „Бориса Годунова“, въ истор1ю. Онъ читалъ не одного Карамзина, которому и посвятилъ свою трагед1ю, но и лБтописи. „Гы хочешь плана? — писалъ онъ изъ Михайловскаго 13 сентября Вяземскому — возьми конецъ Х-го и весь Х[ томъ, вотъ тебЪ и планъ“. Хооники Шекспира — образець Пушкина, и какъ часто были указаны непосредственныя отражения на „Борис ГодуновЪ“, „Генриха [\“*, „Ричарда Ш“, „Генриха \“.

Все это въ духБ системы Шекспира.

Однако такъ ли это, при боле пристальномъ наблюдени? ВЪдь въ глаза бросается особая строго‘ проведенная особенность формы. Да, какъ будто „система“ Шекспира А чередован!е сценъ безъ малЪйшей попытки сводить ихъ въ акты или дЪйствя? Этотъь именно пр!емъ драматическаго воспроизведен!я, осуществленный Пушкинымъ въ „БорисЪ ГодуновЪ“, нельзя не признать самымъ своеобразнымъ изъ всЪхъ „законовъ имъ самимъ надъ собою признанныхъ“. ИзобрЪтенный въ 1825 г. во время упорной работы надъ „Борисомъ Годуновымъ“, именно этотъ „законъ“ составлялъ личный ему одному присущйй драматическй пр!емъ. Это не преминули замфтить немедленно по появлен!и еще въ рукописи въ МосквЪ 1826 г. и сейчасъ же по напечатаню, тЪ, кто отнеслись къ „Борису Годунову“ съ мень: шимъ увлеченемъ, чмъ ближайшие друзья поэта. Такъ тотъ чиновникъ, которому Бенкендорфъ поручилъ дать отзывъ о трагеди Пушкина, когда она была представлена на судъ Нин-