Elanь : razskazы

157 двѣ порціи чаю съ лимономъ. Поколебался немного и прибавилъ: „и пирожныхъ тамъ какихъ-нибудь, и вообще". Хотѣлъ было предложить Грунѣ рыбную солянку или стерлядочку и вина, но испугался, что уйдетъ на этотъ кутежъ пропасть денегъ и не рѣшился. Груня съ удовольствіемъ и со стѣсненіемъ оглядывала жалкую роскошь салона: обои изъ линолеума, зеркало въ рамѣ поддѣльнаго краснаго дерева, электрическую арматуру, вытертый бархатъ скамеекъ и креселъ. Все это было изъ другого, незнакомаго, аристократическаго міра, къ которому, несомнѣнно принадлежалъ и Гущинъ съ его вельветиновымъ пиджачкомъ, пенснэ, батистовымъ галстукомъ бабочкой и непонятными, приподнятыми оборотами рѣчи. Разговоръ, не вязавшійся на палубѣ, сталъ здѣсь еще тяжелѣе. Гущинъ разсказывалъ о себѣ, о писателяхъ, о первыхъ представленіяхъ, о редакціяхъ. Груня внимательно слушала и лишь изрѣдка отворачивалась въ сторону, чтобы подъ угломъ полу-монашескаго платка скрыть короткую зѣвоту, или зѣвала однѣми ноздрями, сжавъ челюсти. Когда же она говорила о скукѣ монастырской жизни, о долгихъ церковныхъ службахъ, о надоѣвшихъ грибахъ, снѣткахъ, капустѣ и рыбѣ, о вышивкахъ золотомъ и блестками, о хоровомъ пѣніи, о подозрительности и придирчивости матушекъ — скучалъ Гущинъ. Онъ всегда скучалъ, если говорили не о немъ, или онъ не говорилъ о себѣ. Мысль о томъ, что рядомъ, въ двухъ шагахъ, пустая каюта, которую можно запереть, и что во всемъ помѣщеніи второго класса нѣтъ, кромѣ ихъ двоихъ, ни одного пассажира — эта мысль была нестерпимо волнующая; отъ нея холодѣло и на секунду останавливалось сердце, сладко ныло въ животѣ и въ ногахъ, потѣли и слабѣли руки, кружилась голова и по кожѣ бѣжали щекотливыя струйки. Но какъ приступить? Какъ это дѣлается? Подсѣсть поближе? Взять руку? Схватить шутя за грудь? Подойти сзади, сжать двумя руками милую, скромную монашескую головку, отогнуть назадъ и начать цѣловать въ губы? Пожать подъ столомъ ногу? Начать съ комплиментовъ?