--- i smolkli kolokola

42 навѣсомъ — и отъ солнца укрытъ, и отъ дождя, к отъ вѣтра, а мы или верхомъ, или пѣшкомъ. Тяжкій былъ путь. Когда пришли на мѣсто, была уже зима. Старикъ замолкъ, опустилъ голову и, утеревъ лицо сѣрымъ платочкомъ, тяжело вздохнулъ, какъ бы набираясь снова силъ въ какой • то новый путь. — Кончивъ дѣла въ Вѣрномъ и собравшись въ путь, отецъ мнѣ вдругъ заявилъ, что оставляетъ меня, что мнѣ нѣтъ мѣста въ кошевѣ. Плакалъ я, ноги цѣловалъ отцу, но не умолилъ: не мѣнялъ отецъ своихъ рѣшеній. А братъ мнѣ шепчетъ, чтобы утромъ я все же пришелъ и хоть на запяткахъ сзади ухватился. — Авось папашенька и сжалится. Такъ я и сдѣлалъ. Двинулись, молчитъ. "Вдемъ городомъ. Я какъ „эфрейторъ" сзади. Но только выѣхали за околицу.,. папашенька встали во весь ростъ да какъ меня въ грудь кулакомъ ударятъ, да какъ въ лицо плюнутъ!... Отлетѣлъ я далеко - далеко. А снѣгъ глубокій... Лежу, слушаю: колокольчики звенятъ-звенятъ: — Динь • динь ■ динь. Уѣхали, оставили въ чужомъ мѣстѣ. Въ карманѣ ни копейки, ни корки хлѣба... Замолчалъ старикъ, лйшь слезы, катившіяся по сухонькому лицу, говорили, что снова воскресъ въ памяти этотъ день его дѣтства. — И пошелъ я бродить, искать себѣ счастья.