Koleso vremeni : (romanъ) : raskazы

40 долго саднить пораненное мѣсто. Всю недѣлю не давали мнѣ покоя непріятныя, кислыя мысли, далеко нелестныя для меня самого. Ужъ очень я грубо развернулъ передъ европейской, умной и прелестной женщиной изнанку русской широкой души: наше небреженіе къ долгу и слову, нашу всегдашнюю склонность „ловчиться", чтобы избѣжать прямой и отвѣтственной обязанности, наше отлыниваніе отъ дѣла, а, главное, нашу скверную привычку носиться со своимъ я и совать его всюду безъ толка и основанія, дерзко отметая опыты культуры, завоеванія науки, навыки цивилизаціи. Не оттуда ли нашъ нигилизмъ, анархизмъ, индивидуализмъ, эгоцентризмъ и нашъ худосочный припадочный атеизмъ и чудовищно изуродованное сверхчеловѣчество, вылившееся въ лиги любви, въ огарчество, въ экспропріаціи? И не эти ли черныя стороны русской души создали удобренную почву для такого пышнаго расцвѣта русской самозванщины, отъ Емельки до Хлестакова. Не въ мужикѣ, а въ русскомъ полуинтеллигентѣ таились и зрѣли сѣмена нелѣпаго русскаго коммунизма. Пьяный чиновни'чишка, коллежскій регистраторъ, когда его выталкивали за неплатежъ изъ кабачка, непремѣнно грозился: „Погодите! Я еще вотъ покажу себя! Вы еще не знаете съ кѣмъ имѣете дѣло!“ Это онъ инстинктивно провозглашалъ будущую революцію... Теперь ты видишь, другъ мой, какъ въ эти дни я корчился, вспоминая свои идіотскія слова о честномъ словѣ, почти о присягѣ: „захочу — держу, захочу — брошу псу подъ хвостъ"... Въ субботу, по окончаніи работы, Марія заѣхала за мною на заводъ, какъ нерѣдко дѣлала и раньше. У нея былъ собственный, небольшой, но быстроходный изящный „Пежо", которымъ, надо сказать, она владѣла въ совершенствѣ. Въ воротахъ намъ встрѣтился директоръ. Онъ почтительно поклонился Маріи, низко снявъ шляпу. Она дружески кивнула ему головой, послала воздушный поцѣлуи и сразу взяла третью скорость. Я любилъ сидѣть въ автомобилѣ не рядомъ съ нею,